Антонина Валлантен - Пабло Пикассо
В мастерской его из мебели есть только матрац, расшатанный столик и ржавая чугунная печка. Есть еще большая лохань. Умываться можно в желтом глиняном тазике. Рядом с ним висит полотенце, а мыло обычно лежит на белом деревянном столе. Скупой свет, проникающий в комнату сквозь маленькое окошко, освещает лохмотья паутины, свисающие с потолка. В этой бедной комнатушке кто-то из прежних жильцов повесил на стену рисунок с изображением денежных знаков, бывших тогда в ходу. В комнате стоит также небольшой черный чемодан, жесткий табурет, соломенный стул и разбитое кресло. В приоткрытом ящике стола живет ручная белая мышь, о которой Пикассо очень трогательно заботится.
Картины, привезенные Пикассо из Барселоны — голубые сумерки, в которые погружается человеческое несчастье, — как раз соответствуют этому жилищу.
Обездоленные присутствуют в Бато-Лавуар, как это было в барселонской мастерской. Это картину «Калека, опирающийся на костыль и несущий связку цветов на спине», позже переделанная Пикассо. Это трагический «Слепец», сидящий перед пустой тарелкой и куском хлеба. К этой же теме Пикассо обращается в офорте «Скудный обед», где слепец цепляется длинными костлявыми пальцами за свою подругу, ища утешения в ее присутствии. Пикассо еще ждут трудные дни, обедает он примерно так же, как и слепой с его картины, но в Париже он снова встретил друзей. Пако Дурио поселился по соседству, он снял большую мастерскую и установил там керамическую печь. Он совсем ненамного богаче своего друга и прекрасно понимает, что Пикассо очень трудно. Он потихоньку оставлял под дверью своего друга то коробку сардин, то литр вина и хлеб. «Пикассо, — написала его тогдашняя любовница, — принимал это как почести».
Еще один протеже Пако Дурио — персонаж настолько живописный, что, казалось, он был специально создан для того, чтобы оживить воспоминания литератора. Еще по Барселоне Пикассо и Пако Дурио знают Мануэля Юге, Маноло. Один из рисунков пером (собственность Пикассо) изображает его таким, каким он был в то время, — похожим на бедняков, которых рисовал Пикассо: вытянутая голова с высоким лбом, запавшие щеки, мрачный взгляд, тонкие, плотно сжатые губы, подбородок зарос щетиной. Маноло был незаконным сыном испанского генерала, который не считал нужным заботиться о нем, так что школу свою Маноло прошел на улицах Барселоны, в компании бродяг и воров. Он был скульптором с настоящим талантом, в течение некоторого времени ему удалось просуществовать в своем родном городе благодаря любви дочери молочника. Молочник нанял его, чтобы делать из масла различные фигурки для украшения витрины и привлечения покупателей. Поскольку Маноло с детства презирает какую бы то ни было дисциплину, он бежит в Париле, чтобы избежать обязательной воинской службы. На первое время его взял к себе Пако Дурио, поселив в своей мастерской, в которой тогда находилось несколько очень ценных полотен Гогена. На некоторое время он уезжает в Испанию, оставив Маноло одного, а по возвращении обнаруживает, что все картины исчезли. Маноло их продал по дешевке и объяснил потрясенному владельцу, что ему нужно было либо сдохнуть с голоду в их обществе, либо их продать, а поскольку жизнь для него все-таки не лишена привлекательности, он и позволил себе ими распорядиться. В вечном поиске крыши над головой, обеда и «песет», Маноло обращается с теми, кто приходит ему на помощь, так, как будто оказывает им великую честь своим присутствием. Не поддающийся ассимиляции, говорящий на языке, лишь отдаленно напоминающем французский, Маноло обращает свою изобретательность (а она у него есть) на то, чтобы выжить в Париже и при этом не заниматься какой-либо постоянной работой. Он изобретает лотерею, выигрышем в которой служит несуществующий бюст, и умудряется растянуть это дело на годы. С детства он научился распознавать людей, легко поддающихся на обман. Андре Сальмон изображает его подстерегающим любую возможность обобрать ближнего и к тому же удовлетворить свою тягу к мистификации. Однажды Маноло усаживается на террасе кафе де Моллар напротив вокзала Сен-Лазар пропустить стаканчик. За соседним столиком два господина обсуждают свою страсть к фотографированию, причем один из них сокрушается, так как ему все не удается купить фотоаппарат определенной марки. Маноло, преисполненный серьезной испанской вежливости, вмешивается в разговор и признается своим соседям, что у него как раз был именно такой аппарат, но в трудную минуту он заложил его. Он извлекает квитанцию, в которой, правда, не уточняется, какой именно предмет был заложен, и продает эту свою бумажку господину по разумной цене. Оба сияют от радости — такая удачная сделка! — затем фотограф-любитель со всех ног несется выкупать вожделенный аппарат. Маноло же любезно прощается со своими новыми знакомыми и удаляется. Поэтому ему удается отойти на вполне безопасное расстояние к тому моменту, когда в кафе возвращается клиент, сгибаясь под тяжестью матраца.
Как-то вечером Маноло присел Андре Сальмона к Пикассо. Маноло был на десять лет старше Пикассо, поэтому называл его «малыш Пабло», относясь с нему и небрежно, и с восхищением. Он достаточно уверен в своих суждениях, чтобы признать, что его друг — «большой художник, очень значительный и незаменимый», причем воспринимает он талант Пабло как явление природы, не испытывая никакого суеверного почтения. Он не стесняется его критиковать, причем весьма язвительно, но когда к Пабло пришла известность, это нисколько не удивило и не потрясло Маноло. Ему не нужно было пересматривать свое первое суждение о Пикассо.
Вернувшись в Париж, Пикассо снова встретился с Максом Жакобом, одним из самых своих верных друзей. «Когда в 1904 году он вернулся, я уже не служил, — рассказывает Макс, — я писал стихи, потому что он открыл во мне талант… Еще я писал детские сказки…». Правда, сказки эти он редко заканчивал. Только его друзья помнят сегодня «Дневник Жан-Пьера» и «Солнечного гиганта», который проглотил мир, а потом его этим миром стошнило.
Макс Жакоб живет на бульваре Барбес и всегда свободен, если Пикассо хочет с ним пообщаться. И хотя нищета не оставляет его, — он ведь больше не желает служить, — он сохраняет достаточный запас веселости, оставаясь в своих привязанностях бесконечно скромным и сдержанным. Однако привязанность, которую он испытывает к Пикассо, могла бы обеспокоить менее уравновешенного человека. Прежде всего он берет на себя материальную сторону жизни своего друга и становится его агентом.
Известные торговцы картинами еще не открыли для себя Пикассо. Посмотрев на последние произведения «голубого периода», Воллар пожимает плечами: «Ваш друг сошел с ума». Однажды Пикассо заболел и, оказавшись совершенно без денег, послал Макса к Воллару с пейзажем, который оба они сочли «безобидным». Воллар на него едва взглянул и тут же небрежно повернулся спиной: «Колокольня кривая».
