Анастасия Готовцева - Рылеев
Из этих стихов видно, в частности, что у Рылеева в корпусе был достаточно тесный круг друзей, самым же близким из них был кадет Фролов, «остряк, поэт и баснослов». Однако ни он, ни названные в стихах Боярский, Норов и Лачинов не оставили следа ни в истории, ни в литературе. По-видимому, Рылеев, занятый службой, поэзией и тайным обществом, скоро забыл друзей по корпусу. По крайней мере, ни в его поздних стихах, ни в письмах эти фамилии не встречаются.
По-видимому, после учебы у Рылеева осталось не так много друзей. Прежде всего это Федор Миллер — однофамилец и тезка будущего опекуна дочери поэта. Миллер и Рылеев были знакомы еще до корпуса: «Служащий у нас Федор Петрович Миллер, сын бывшего нашего исправника, кланяется Вам»{234}, — писал Рылеев матери в 1817 году. После выпуска из корпуса друзья несколько лет прослужили вместе в конноартиллерийской роте.
Из писем Рылеева известно также, что и после отставки он поддерживал отношения с бывшим однокашником и сослуживцем, что в 1825 году тот пережил любовную драму и тоже вышел в отставку, что Рылеев поручил ему вести дело о киевском наследстве отца, однако Миллер с этой задачей не справился, потеряв документы. Наконец, из последних писем Рылеева, написанных в крепости, можно выяснить, что Миллер в 1826 году оставался должен однополчанину 100 рублей{235}.
Еще с корпусных времен был близок с Рылеевым некто Асосков, про которого до недавнего времени ничего не было известно. Один из сослуживцев будущего поэта по конноартиллерийской роте вспоминал: Рылеев «завел обширную переписку с некоторыми из товарищей своих по корпусу, из коих один служил штабс-капитаном в гренадерском полку, кажется Асосков, коему еженедельно посылал исписанных несколько листов почтовой бумаги»{236}.
Документы, найденные в фондах РГВИА, позволяют пролить некоторый свет на личность и биографию Василия Ивановича Асоскова, выпущенного из 1-го кадетского корпуса в самом конце 1811 года. Он родился в 1792 году, следовательно, был тремя годами старше Рылеева. После выпуска из корпуса он стал прапорщиком Кексгольмского пехотного (с 1813-го — гренадерского) полка, успел повоевать в Отечественную войну, участвовал в Заграничных походах, в 1818 году был уже штабс-капитаном. Асосков окончил службу в 1842-м полковником и командиром Минского пехотного полка, при отставке получив чин генерал-майора{237}.
Мы не знаем, что было в тех «нескольких листах почтовой бумаги», которые Рылеев, находясь на службе, еженедельно посылал Асоскову. Однако, приехав в 1819 году в столицу, Рылеев неминуемо должен был восстановить личное общение с кадетским другом. С 1816 по 1822 год Асосков служил санкт-петербургским плац-адъютантом — помощником столичного коменданта, отвечал, в частности, за регистрацию приезжающих в город и, конечно, просто не мог не узнать о приезде отставного подпоручика Рылеева.
«В случае неудачи предприятия 14-го числа положено было ретироваться на [военные] поселения», — показывал Рылеев на следствии через несколько дней после ареста{238}. Сущность этого плана историки до конца не могут понять: никто из офицеров поселенных войск в число заговорщиков не входил (служивший «по поселениям» подполковник Гавриил Батеньков, доверенное лицо Аракчеева, незадолго до 14 декабря поссорился со своим покровителем и покинул поселенную службу). Однако при знакомстве с послужным списком Асоскова выясняется: в 1822 году тот, получив чин майора, перевелся с плац-адъютантской должности в Перновский гренадерский наследного принца Прусского полк, а в 1823-м стал командовать его вторым батальоном. Этот батальон входил в состав новгородских военных поселений, возглавлявшихся лично графом Аракчеевым. Свои обязанности Асосков исполнял хорошо — граф неоднократно представлял его к императорским благодарностям{239}.
Конечно, серьезных оснований предполагать, что Асосков был политическим единомышленником Рылеева, у нас нет. Однако их близкая дружба, отмеченная мемуаристами, позволяет сделать другое предположение: руководитель заговора вполне мог рассчитывать на помощь Асоскова лично ему и его ближайшим сотрудникам.
Еще один друг, с которым Рылеев не перестал общаться, покинув корпус, — Николай Антропов, его ровесник, в 1825 году — ротмистр Астраханского кирасирского полка. Очевидно, именно ему посвящено стихотворение Рылеева «К Н. А-ву (В ответ на письмо)», которое часто неправильно связывают с именем Асоскова. Влюбившись в Наталью Тевяшову и долго не писавший другу, Рылеев в стихотворении отвечает на упрек в забывчивости:
И из чего, скажи, ты взял,
Что твой сопутник с колыбели
Любить друзей уж перестал?
Иль в нем все чувства онемели
И он, как лед, холоден стал?
Мой друг! так думаешь напрасно;
Всё тот же я, как прежде был,
И ничему не изменил;
Люблю невольно, что прекрасно;
И если раз уж заключил
С кем дружества союз я вечный,
Кого люблю чистосердечно,
К тому, к тому уж сохраню
Любовь и дружество, конечно,
И никогда не изменю{240}…
О характере взаимоотношений Рылеева и Антропова ничего неизвестно, однако имя его фигурирует в «Алфавите членам бывших злоумышленных тайных обществ и лицам, прикосновенным к делу», составленном по итогам следствия над заговорщиками. В «Алфавит» Антропов попал из-за своего письма Рылееву, отправленного по почте 3 января 1826 года. Служивший в провинции Антропов получил сведения о выступлении в столице и сообщал Рылееву, что «удивляется худой обдуманности петербургских происшествий, что не смеет писать о том, о чем бы хотел, и что совокупившиеся обстоятельства нынешних времен столько опечалили его, что он наложил на себя траур, который будет носить до радостного дня».
Антропов был арестован. «Спрошенный по сему случаю Рылеев отвечал, что Антропов членом не был, но, во время бытности его в Петербурге, он намекнул ему, что, может быть, обстоятельства скоро переменятся и что, судя по общему неудовольствию, скоро должно вспыхнуть возмущение, спросил у него, на чьей стороне он будет? Антропов отвечал: “Разумеется, на стороне народа”», — фиксирует «Алфавит». Впрочем, факт участия Антропова в заговоре доказать не удалось. Сам он на допросе утверждал, что ничего не знал о готовившихся событиях, резонно заметив: «…если бы он знал о каких-либо замыслах, то мог ли бы осмелиться писать уже после происшествия 14 декабря их главному заговорщику?» Другие же участники событий на Сенатской площади с Антроповым не были знакомы — и, очевидно, именно это его спасло.
