Сергей Михеенков - Лидия Русланова. Душа-певица
По степени популярности среди солдат воюющих армий с Руслановой могла соперничать разве что Лале Андерсен. Её пластинку с песней «Лили Марлен» немцы, когда стояли в обороне, крутили с утра до вечера. А для немецких танкистов эту песню в определённое время на объявленной частоте передавало «Солдатское радио Белграда». Но Андерсен пела всего одну песню. Других, столь же популярных, как «Лили Марлен», в репертуаре немецкой певицы не было. Не так-то просто наполнить репертуар хорошими песнями.
Русланова любила повторять (повторим и мы): «Хорошо петь — очень трудно. Изведёшься, пока постигнешь душу песни, пока разгадаешь её загадку».
Наша героиня — великая труженица. Работала много. Изводилась. Изводила своих музыкантов и своего добивалась. Репертуар постоянно пополнялся. Почти каждая новая песня становилась шлягером. «За горою у колодца…», «Катюша», «Валенки». И грампластинки её появлялись одна за другой.
Шеллачная пластинка с Руслановой в стареньком потрёпанном конверте — это теперь коллекционный предмет. Раритет! Недешёвый и очень ходовой товар антикварных магазинов. Это к вопросу о том, стареет ли её песня…
Глава двенадцатая
«КАТЮША»
«Поплыли туманы над рекой…»
В 1938 году поэт Михаил Исаковский начал писать очередное стихотворение. Только что отгремели первые пушки на Халхин-Голе, неспокойно было на западе страны и на севере в районе Ленинграда на границе с Финляндией. Запахло новой войной. На западе, в Европе, она уже бушевала.
Поэт всегда очень тонко чувствует время и улавливает любое волнение в народной душе. Что такое война для простых людей? Война — это расставания, разлука родных и любимых сердец. Разлука зачастую трагична, потому что — навсегда.
Михаил Исаковский был поэт, о которых говорят — милостью Божией. Его стихи, по точному определению критика и литературоведа, профессора Литературного института им. М. Горького Владимира Смирнова, в море русской поэзии отличает «мощный напор лиризма». Исаковский — «поэт человеческого счастья», «создатель величайших русских песен, песен нашего народа».
Исаковский написал две строфы и остановился. Дальше не шло.
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.
Выходила, песню заводила
Про степного сизого орла.
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.
«Я не знал, — признавался впоследствии сам поэт, — что же дальше делать с Катюшей, которую я заставил выйти на „высокий берег на крутой“ и запеть песню. Поэтому стихи пришлось отложить…»
Вскоре произошла встреча поэта с композитором Матвеем Блантером[37]. Состоялся обычный разговор двух творческих людей. Над чем работаешь и так далее… Исаковский показал наброски стихотворения. Блантер несколько раз перечитал их и сказал:
— Стихи мне очень нравятся. Хороший зачин. А что дальше?
Исаковский пожал плечами.
«Теперь я буквально не находил себе места, — вспоминал композитор. — „Катюша“ без остатка заняла моё воображение. Вслушиваясь в слова Исаковского, я заметил, что в стихотворении его очень звонкая интонация. И в частности вот что: бе́рег, на́ берег! Какая причудливая игра ударений! Ну прямо-таки как в весёлой народной припевке. Не исключено, что эта деталь окончательно определила подвижной жанр „Катюши“».
Исаковский тем временем работал над заключительными строфами стихотворения. В трижды причёсанных и цензурой, и самим автором биографических заметках поэт рассказывал: «Мы как бы уже предчувствовали войну, хотя и не знали точно, когда и откуда она может прийти. Впрочем, мы не только предчувствовали, что война будет, но в известной мере уже переживали её: ведь в 1938 году ещё пылало пламя войны в Испании; в том же году Красная армия вынуждена была вести и вела тяжёлые бои с японскими самураями у озера Хасан; не очень спокойно было и на западных наших границах. По этим причинам тема Родины, тема защиты её от посягательств врага была темой самой важной, самой первостепенной, и я, конечно, никак не мог пройти мимо неё даже в лирической песне».
Вот именно потому, что песня не загружена риторикой и пафосом ходульного патриотизма, а наполнена простым и настоящим чувством любви девушки Катюши и её жениха, который с винтовкой в руках «землю бережёт родную», наполнена верностью и надеждой на встречу, она стала любимой во всей стране, а потом и в мире. «Катюша» стала символом нашей страны, своего рода позывным. Теперь это именуют иностранным словом — «бренд».
Версию создания песни, оставленную нам поэтом и композитором, надо конечно же воспринимать как своего рода официальную, написанную двумя героями Социалистического Труда, лауреатами Сталинских премий, кавалерами орденов Ленина и Трудового Красного Знамени. Не надо забывать, что многие мемуары, статьи и интервью писались и публиковались, когда часть публики и действующих лиц той или иной истории сидела в тюрьмах, лагерях, находилась в ссылке, на поселениях и была вычеркнута из жизни, из творчества, из искусства.
Но есть и другая версия появления и первого исполнения «Катюши». И она непосредственно связана с нашей героиней.
Однажды на очередных посиделках у Руслановой, после окороков, чая и пирогов с капустой, разговорились о сцене. Русланова начала пенять мастерам разговорного жанра, что они совсем засушили на сцене юмор.
— Стареет ваш юмор, — сказала она им.
Это было время, когда Русланова запоем читала русскую классику и современную литературу, стихи Есенина, Ахматовой, рассказы Аверченко, Тэффи, Зощенко. Словом, тех авторов, которые теперь числятся в великом списке классиков отечественной литературы начала XX века. О прочитанном она не делилась ни с кем, только с мужем. В её библиотеке было много книг, ставших в Советской стране редкими, потому что их авторы уехали за рубеж и жили теперь кто в Париже, кто в Берлине, кто в Белграде, а кто и вовсе перебрался в Америку. Книги она покупала у знакомых букинистов, которые знали её вкус и зачастую припрятывали то, что ей могло быть по душе и за что она охотно и хорошо платила.
Русланова похвалила Хенкина:
— Вот Володя — изумительный артист. Читает Зощенко. Юмор Зощенко — современен. Но я понимаю и тот… Ведь я застала то время… Многое помню… Иногда даже страшно становится от того, что я знаю и помню…
Гаркави, чувствуя, что жена может сказать лишнее, попытался остановить её. Но Русланова сделала властный жест и продолжила:
