Наталия Колесова - Петр Фоменко. Энергия заблуждения
Вы собирались пригласить Фоменко, когда работа над вашим следующим спектаклем «Нижинский», который был нашумевшим проектом с участием двух звезд – вас и Александра Фекл истова – и агентства «БОГИС», зашла в тупик?
На «Нижинском» он с нами пробыл недолго, просто чтобы нас не обидеть. Мы хорошо провели время, но было очевидно, что ему совершенно неинтересна эта драматургия. К тому же он человек своей идеи, и чужую он не может присвоить и служить ей. Идея должна родиться у него, тогда он летает. А иначе ему скучно. Может быть, конечный результат наших усилий ему даже понравился, спектакль-то был неплохой.
Ваше общение продолжалось не только в работе?
Иногда мы закатывались к кому-нибудь в гости, выпивали… А как же – с Петром Наумовичем да не выпивать! Он демонстрировал свой знаменитый трюк театрального выпивания водки без рук, выпрыгивал с первого этажа на улицу с подоконника, а оттуда пел песню. Все это мы «проходили», и он совершал свои парадоксальные поступки с огромным удовольствием. Каждый день мы репетировали, а иногда собирались, пили, пели – обычное, как нам тогда казалось, времяпрепровождение режиссера и артистов.
Какой из спектаклей Фоменко вы больше всего любите?
Я даже не могу особенно выделить какой-то его спектакль из всей его жизни. Часто не понимают, что я имею в виду, но я считаю, что Фоменко всегда ставил один и тот же спектакль всю свою жизнь. Я вообще считаю, что и артист не должен играть роль, он должен играть тему. Должна быть одна дорога. Столбовая. Бросаться из стороны в сторону – не по мне. Точно так же и с Петром Наумовичем. Спектакль Фоменко я через минуту узнаю безошибочно: покажите мне десять постановок, не называя имен, и я сразу укажу вам, какая из них принадлежит Фоменко. В ней его дух… И не дух даже… Сразу видно его отношение к театру. У него есть своя неповторимая манера, поэтому я и говорю, что он все время ставит один спектакль.
Материал ему конечно же важен, но это – только разговор с самим собой. Утром он подумал об одном – и рассказывает нам об этом, завтра о другом – и рассказывает нам о другом. Рассказ длиной в жизнь. Спектакль длиною в жизнь.
Как вам кажется, старые раны, полученные Петром Наумовичем при советском режиме, давали себя знать?
Несмотря на гонения, изгнания, отсутствие работы, обид на режим и на судьбу он не таил. Любимая фраза была: «Обижаться – удел горничных». Питер, возможно, был ему неприятен, и я его понимаю. Ленинград мог повернуться так, чтобы стать человеку неприятным, и в этом я Петра Наумовича поддерживаю, да не обидятся на меня живущие там люди. Просто какое-то место отталкивает тебя, не принимает. Вот и все.
Известно, что он скептически относился к наградам и званиям…
Все награды и признание пришли к нему довольно поздно. Но это смотря как относиться. Я вообще к наградам отношусь резко отрицательно. Как и он. Что это такое – звания, премии, ордена, особенно когда коллеги судят коллег? Где критерии в этой профессии, откуда им взяться в театре? Циркач прошел по проволоке, не упал – отлично! У нас же в театре единственный критерий «нравится – не нравится». Все мы знаем ангажированность премий. Думаю, Петр Наумович не любил награды не потому, что они пришли к нему поздно, а в принципе это было не в его характере. Вслед за ним я тоже никогда не помещал ни в одной афише моего «Театрального товарищества 814» никаких званий и упоминаний о премиях. Пока не пришел на работу в Театр имени Ермоловой. Здесь стал писать, поскольку служащие в театре артисты со званиями и регалиями иначе не поймут, что у них за художественный руководитель.
Для многих Петр Наумович Фоменко – главный Учитель в жизни и профессии. А для вас кем он является в первую очередь?
Учитель – понятно, режиссер – понятно. Петр Наумович много раз мне предлагал совместную работу, но, к сожалению, не случилось. А может быть – к счастью. Так произошло, что мы с ним остались в одном спектакле навсегда. Есть банальная фраза, но она так подходит: Фоменко – это образ жизни. И это понятие вмещает в себя все: учитель, профессор, режиссер, артист, хохмач, выпивальщик, грустный и веселый человек, – целый мир.
Павел Каплевич. «Петр Наумович был всегда…»
Сначала в спектакле «Калигула» А. Камю был другой художник, но там что-то не сладилось, и Петр Наумович пригласил меня. Олег меня рекомендовал, и я появился. Он приглашал меня работать артистом, еще когда руководил Театром комедии в Ленинграде. Но в работе мы встретились, когда я уже стал художником. Я тогда славился подбором – из ничего делал оформление, чувствовал вещь, умел простроить взаимоотношения персонажей через костюм. Никогда до этого я с Фоменко в работе не встречался. Оказалось, это совершенный ребенок, непосредственное создание, ангел: говорил что есть – как слышит, видит, понимает, не прикидывался. Странный, конечно, – с заморочками, взрывами, синкопами, человеческими и художническими, с замираниями, с «вдругами»… Я этот «вдруг» очень люблю. И нежная-нежная получилась работа. Из огромной костюмерной театра Моссовета за два дня я подобрал практически все. Сшили минимум – шапочку да кофту Олегу: я придумал, что Калигула – летчик, уходящий в открытый космос. Начиналось все с летной шапочки, а заканчивалось парашютом, который становился его мантией в сцене гибели. (Это было и мантией, и саваном, и складками, как на мраморном надгробии. – Н.К.) Парашют я надыбал в летной части – сам ездил и добывал настоящий парашютный шелк. Образ придумал я. Петр Наумович всегда с тканями был очень «завязан».
Я с ним советовался, когда оформлял «Маскарад» Ромы Козака в МХТ. Я ведь не делал прежде декорации. А Фоменко и говорит: «Ты относись к декорации, которую тебе предстоит делать, как к костюму». Так я и действовал в дальнейшем, никогда не разделяя костюмы и декорации. Он говорил какие-то простые вещи, а они были структурообразующими. Костюмы и декорации – часть мира, и через них ты его воспринимаешь.
Мы поехали со спектаклем во Францию, в Лилль. Денег в театре не было, я сделал ксероксы своих эскизов, которые послужили программками: в самолете мы раздали всем карандаши и, пока летели, раскрашивали их. Получились смешные варианты. И мы их продавали, и выручали какие-то деньги в этой нищенской и прекрасной поездке. На обратном пути заехали в Париж на один день. Нас должны были встретить, но как-то не встретили. И тогда друзья одного из артистов приютили нас в своей малюсенькой, абсолютно хрущевской квартире. Было нас человек двадцать, мы все спали на ковре, повеселившись, погуляв… И Петр Наумович тоже. Как-то было совершенно прекрасно. Он был очень легким на подъем человеком. Вспоминаю его ходящим только вприпрыжку, чуть отрываясь от земли (до самого последнего времени, когда болезни начали брать свое).
