Виктор Тельпугов - Парашютисты
- А это для кого? Для таких же, как я?
- Это уж кого судьба пошлет. Наш госпиталь только начинает работу. Третьего дня прибыли.
- Не из Москвы случайно?
- Мы с вами почти в Москве находимся.
- Честное слово?
- Честное-пречестное!
Кузя грустно улыбнулся: и эта, наверное, как Инна Капшай, прямо из школы...
- А где он, этот ваш батальон выздоравливающих?
- До него еще дойдет дело.
Кузя задумался. Полежал молча, потом вроде невзначай спросил:
- Вы не знаете, где мои сапоги?
- Эти штучки мне уже знакомы.
- Какие штучки? - как можно более искренне удивился Кузя.
- С сапогами.
- Послушайте, Лена, я тоже ведь не ребенок. Бежать никуда не собираюсь, честное слово.
- Честное-пречестное? - по-детски передразнила сама себя Лена.
- Честное комсомольское.
- Тогда зачем же вам сапоги?
- Друга буду искать. Может, и он в этом госпитале.
- Как фамилия?
- Слободкин. Не слышали?
- Так сразу бы и сказали. Если будете себя хорошо вести, передам записку.
- Нет, вы это серьезно, Леночка? - Кузя даже присел в кровати.
Лена решительным движением руки уложила его на место.
- Александр Васильевич!
- Леночка, буду выполнять любые ваши приказания, только дайте лист бумаги и карандаш. Умоляю вас!
- Ладно, ладно, знайте мою доброту.
- Если бы здесь кто-нибудь был кроме нас с вами, я бы непременно расцеловал вас, Леночка.
- Вы хотите, чтобы наша дружба кончилась, не успев начаться?
- Просто от радости ошалел, вот и все.
- Большой друг, наверно?
- Ближе у меня никого теперь нет. Огонь и воду вместе прошли...
- Ну, пишите, пишите, только, чур, коротко - скоро обход.
- Всего несколько слов.
* * *
Между Кузей и Слободкиным установилась такая бурная переписка, что Лена с трудом справлялась с обязанностями почтальона. Слободкин вспомнил свои лучшие дни, когда ему писала Ина и когда он строчил ей послание за посланием. Слободкин писал теперь Кузе, но все время думал об Ине, и часть его нежности невольно переносилась на друга. Кузя скоро заметил это. Он впервые ощутил всю силу любви Слободкина к Ине. Но мало было это понять и почувствовать, надо еще было сделать вид, что боль слободкинского сердца наружу не вырвалась, остается при нем. Нельзя же было обидеть друга бестактным словом. Даже имени Ины Кузя не называл в своих письмах. Но утешить его, как мог, он, конечно, старался. Он писал, что скоро они вырвутся из госпиталя, получат "крылышки". Хорошо бы, конечно, в свою родную роту, но если это невозможно, то в любую другую, только скорее бы, скорее! Нужно отомстить немцам за все - за разбитые Песковичи, за уничтоженные города и села Белоруссии, Украины, за Прохватилова, за артиллериста Сизова, за солдата, который сам себе копал могилу на своей же земле. Поборцев, Брага, Хлобыстнев, Коровушкин сейчас громят врага. "Представляешь,- писал Кузя,- как взрывают они мосты, поезда, самолеты, танки... Ты знаешь, никогда не думал, что я так чертовски завистлив. Зависть не дает мне покоя ни днем ни ночью. Завидую нашим. Всем, кто в бою".
"А у меня новость! - отвечал Кузе Слободкин.- Великая новость! Подслушал, знаю совершенно точно: скоро нас переводят в батальон выздоравливающих! Порядок! Ну а в батальоне том мы не задержимся. Там на нас крылышки сами вырастут. Между лопаток у меня уже чешется..."
"Может, тебе в баню сходить?" - шутил в ответ Кузя.
"Грубый ты человек. Грубый и невоспитанный,- ворчал в следующем послании тот,- даже писать тебе неохота".
Но переписка продолжалась со все нарастающей силой больше двух долгих недель. Прервалась она только в тот день, когда Слободкин и Кузя одновременно оказались в батальоне выздоравливающих. Это еще не боевая часть, но в коридорах уже не разит тошнотворной микстурой, а главное сапоги! Теперь под ними твердая почва. И друг рядом - койка к койке. "Еще не в воздухе, но уже и не на земле",- смеялся Кузя, вспоминая, как последний раз взлетал перед ним ТБ-3. Конечно, не на земле! Теперь настоящим боем пахнет. Парашютным.
* * *
На медицинской комиссии Слободкин дышит как можно более ровно и спокойно. До того старается, что пульс у него становится учащенным, словно после хорошего кросса. Доктор сдвигает на лоб очки, внимательно смотрит ему в глаза.
- Это что ж? Волнуемся?
- Волнуемся.
- Вы волнуйтесь, да меру знайте. Так ведь только на нестроевую вытянете.
- Товарищ военврач...
- Дышите!
Хриплые, лающие вздохи вырываются из груди Слободкина.
- Как спали сегодня?
- Не спалось совсем что-то.
- Оно и видно. Нервишки, значит. У парашютистов нервов быть не должно.
Доктор пошевелил лежавшими перед ним бумагами, еще раз поглядел на Слободкина, потом на Кузю, который покорно стоял рядом.
- А ребрышки надо бы подубрать.
- Только не на этом харче! - почувствовав, что вопрос решается в его пользу,
осмелел Слободкин.- Два месяца не ели, и тут не еда.
- Тут не санаторий,- вежливо отпарировал доктор.
- Мы это заметили,- опять съязвил Слободкин. Доктор снова углубился в свои бумаги. Помолчал, постучал остро отточенным карандашом по столу.
- Ну, вот что я вам скажу. Наберитесь, Слободкин, терпения.
Первая же ночь в батальоне выздоравливающих прошла тревожно.
"Может, и в самом деле нервишки? - спрашивал сам себя Слободкин.Раньше, бывало, спал по команде. Теперь всю ночь глаз сомкнуть не могу. Где Ина? Что с ней? Посчитал бы сейчас мой пульс доктор!"
И Кузя тоже беспокойно ворочался без сна. Под утро не выдержал, решил выйти в курилку. Нагнулся пошарить под койкой сапоги и замер от неожиданности - такие же сапоги, как его, стояли и возле койки соседа, и у следующей за ней, и так до самой двери. Точно выравненные, как по струнке, пятками вместе, носками врозь.
Кузя видел только сапоги, но впечатление было такое, будто все солдаты уже в строю - стоят, застывшие по команде "смирно". Тихо, настороженно стоят, лишь легкое, спокойное дыхание слышится...
Кузе не хотелось шевелиться. Долго лежал, свесившись с койки почти до самого пола, и все глядел на сапоги.
- Ты что? - сквозь дрему спросил Слободкин.
- Ничего.- Кузя еще раз глянул на воображаемый строй. - Завалилось вот кресало куда-то, никак не могу отыскать.
- У меня есть. Вставай, покурим.
- Скоро подъем?
- Через час.
- Еще всласть накуримся.
- На что ты все-таки уставился там? - Слободкин проследил взглядом за тем, куда так пристально смотрел Кузя.
- Больно красиво сапоги стоят. Ровно, как по линеечке.
- В каждой роте есть свой Брага, наверное. Иначе б так не стояли.
Они вышли, осторожно ступая по узкому проходу между койками. Закурили.
- Интересно, где он сейчас? - спросил Слободкин.
- Кто?
