Глеб Скороходов - Три влечения Клавдии Шульженко
Среди этих записей «Синий платочек» оказался едва ли не первой песней, отнесенной в разряд остро необходимых. Используя старое приспособление, изобретенное почти десять лет назад, Заикин воспроизвел «Синий платочек» непосредственно с кинопленки. Вместе с записью репортажа о вручении частям Ленинградского фронта гвардейских знамен (на другой стороне) пластинка была отправлена на радио и в воинские подразделения.
Ровно через год после рождения военного «Платочка» Шульженко пригласили записать его в Доме звукозаписи. Она пришла в хорошо знакомое серое здание, тоже холодное. Долгие месяцы записи на воск не производились. Теперь положение изменилось: военное ведомство получило указание восстановить выпуск граммофонных дисков. Наркомат минометного вооружения отвел на Апрелевке небольшое помещение для прессового цеха, и отныне завод производил пластинки и минометы.
Дом звукозаписи почти не отапливался. Станки в аппаратной стояли укрытыми брезентовыми шатрами, в каждом обогревательные приборы поддерживали температуру, ниже которой восковые блины пришли бы в негодность, да и сами станки не смогли бы вращаться. Не снимая пальто, Шульженко вошла в студию «А» и запись началась. От дыхания певицы микрофон покрывался инеем, но она пела так, как никогда раньше.
Закончила петь и была уверена, что лучше не сможет, что этот первый вариант должен быть и последним. Но когда прошла в аппаратную, навстречу кинулась молоденькая женщина, вся в слезах, – оператор Галя Журавлева.
– Клавдия Ивановна, я испортила вам запись! Вспомнила, как провожала на фронт мужа, как он в последний раз поцеловал нашу дочурку, и не могла сдержать слез. И не заметила, как они попали на воск и растопили его…
– Таким браком можно гордиться, – заметила Шульженко.
Я задал Клавдии Ивановне чисто технический вопрос, давно мучивший меня:
– Как получилось, что «Синий платочек» вы записали 13 января 1943 года, а номер пластинки 139 – такие ведь давались на полгода раньше, в сентябре сорок второго?
– А вы не знаете, кто еще в том сентябре был в Доме звукозаписи? – спросила Шульженко.
Я заглянул в свой «кондуит»:
– С номером вашего «Платочка» соседствуют записи джаза Скоморовского: «Бушлат» Константина Листова (№ 135 – 36), «Застава дорогая» Соловьева-Седого (№ 137) и почти рядом «Бескозырка» Ильи Жака – ее записали несколькими днями раньше.
– Раньше или позже – значения не имеет. Важно, что в тот день, когда нам назначили визит в ДЗЗ, там находились музыканты Якова Борисовича, а значит был и Илюша, – сказала Шульженко.
Сколько они не виделись? Чуть больше года. А казалось, будто прошло столетие: столько пережито. Не случайно же люди тогда делили время на то, что было до войны и после ее начала.
Незадолго до июня 41-го она спела для пластинок новое Илюшино танго. Запись шла в студии Ленинградского радио, а он так же, как в сентябре 42-го, стоял у окна тонмейстера, и она пела, не спуская с него глаз:
Веря в светлую встречу, тебя прошу:
Пиши, мой друг, пиши
Хоть пару нежных строк.
И пусть умрет в тиши
Любой упрек…
Любовь и счастье нам не измерить.
Узнаю радость я – любить и верить.
Я в сердце любящем тебя ношу.
Веря в светлую встречу, тебя прошу…
Ничего необычного, но какое-то предчувствие наполняло слова песни особым смыслом.
Пластинка с этим танго по неизвестным причинам в свет не вышла. Илья вскоре принес ей пробный экземпляр с белой этикеткой, где ни автор, ни исполнительница не значились. И это тоже внушало тревогу.
С его песнями она не расставалась. Все, что он написал для нее, в том числе и появившееся в предвоенный год, она пела и в мирное время, и в голодном Ленинграде: «Вам показалось» – слова Кронфельда, «Нюру» Финка и две песни на стихи Григория Гридова – «Ночи черные» и заклинание «Все будет так, как было прежде»…
В том сентябре 1942-го Фронтовой джаз-ансамбль разместился в студии ДЗЗ, заняв еще теплые стулья, освобожденные скоморовцами. Шульженко волновалась. Закрыв глаза, она попыталась сосредоточиться и думать только о песне. Потом кивнула дирижеру и запела: «Помню, как в памятный вечер»… Увидела побледневшего Илюшу, спазм перехватил горло, и она разрыдалась.
– Понимаете, – сказала Клавдия Ивановна, – я ведь пела не о платочке, а о себе, о нем, о жизни.
Запись, получившая номер 139, тогда так и не сделали. Не пришла Шульженко в студию и на следующий день, ни через месяц, ни до конца года. До тех пор, пока джаз Скоморовского оставался в столице.
Их встреча в сентябре стала последней. Вскоре после премьеры «Городов-героев» в Театре эстрады и показа этого спектакля в Летнем театре парка ПДКА, Фронтовой джаз-ансамбль отправили на длительные гастроли в Среднюю Азию. «Откормиться», как сказали в Гастрольбюро. А затем дороги Шульженко и Жака и вовсе разошлись. В 45-м джаз Алексея Семенова распустили, Шульженко с мужем переехала в Москву и шесть лет не приезжала в Ленинград. Илья Семенович работал с ансамблями на фабрике местного значения, в студии на набережной Невы, но когда Клавдию Ивановну пригласили записаться там, его уже не было.
Вернемся к «Синему платочку».
– А я-то думал, – признался я Шульженко, – что 13 января вы пришли в ДЗЗ, чтобы специально записать только одну песню. И даже где-то написал об этом. Мол, «Платочек» так ждали на фронте, что вы, несмотря на напряженный график репетиций в эстрадном театре, урвали время на запись.
– Во-первых, до премьеры еще было полтора месяца, – заметила Шульженко. – И если выдумаете, что в театре кипела работа, то заблуждаетесь. У нас вообще поначалу все готовится ни шатко ни валко, а заканчивается общим авралом: и день, и ночь без отдыха. В январе художник еще работал над эскизами декораций, наш директор Румнев бегал по канцеляриям, чтобы раздобыть мануфактуру для музыкантов – костюмы, что они получили за два года до войны, изрядно поистрепались, да и мне нужны были новые туалеты – хотя бы по одному на каждое отделение.
Во-вторых; я чувствовала себя виноватой перед оркестром из-за того сентябрьского срыва: они-то собрались все в студии и разошлись несолоно хлебавши. А вы знаете, как музыканты относятся к записи на пластинки, – для них это всегда неплохой приработок. Может быть, уже подсчитали ожидаемую сумму: ведь мы получили разрешение на запись десяти песен!
И 13 января я спела не только «Платочек», но и «Маму» Табачникова и «Давай закурим» его же. А позже «Мы из Одессы моряки» Милютина, «Мою тень» Тимофеева, ну в общем весь комплект. Жаль только, что «Вечер на рейде» я так и не записала: редактор сокращать его не мог, а на две стороны у нас разрешения не было.
