Валерий Ганичев - Ушаков
– Ну что, братцы, приуныли? – весело бросил Ушаков, проходя мимо. – Или страшно?
– Страшно, ваше благородие. Но не всем.
– Откуда будете?
– Да отовсюду. Вон мы ярославские. Те, что глаза аж закрывают, калужские. Я хожу, их успокаиваю.
– А тебя как звать-то, ты что за всех отвечаешь? Старший?
– Не-е-е! Никто не назначал. Зовут Петром Золотаревым. А старший-то вон уже спать укладывается.
Седой солдат, подложив под голову вещевой мешок, дремал, не обращая внимания на качку.
– А я тоже морекача не боюсь. По Азову плыли, и сейчас нутро спокойно. Я мальчишкой на деревья самые высокие забирался и не боялся.
– Ну а у пояса-то что у тебя привязано?
– Топор. Мы, ярославские, без топора как без рук. Все им выделать можем, закрепить, сколотить.
– Хм-м! А не хочешь ли навсегда в морском услужении остаться? Чувствую, ты к этому способен.
– Да-к я что? Мы люди подневольные. – Солдат помолчал и со вздохом закончил: – Эвона у вас как раздольно на море-то. Дыши вольно, не скрючивайся. Да и командиры какие добрые, – и он с доброжелательностью посмотрел на Ушакова.
...Балаклава была селеньем невзрачным. Несколько наспех сбитых офицерских домов. Высеченные в камнях солдатские и матросские казармы, два лабаза купеческих да въездная арка, построенная по греческому образцу из известняка местным комендантом Арсеньевым. Дом самого коменданта был, пожалуй, главным и красивым местом селенья. В левой половине с небольшим садиком жила семья, а в правой с утра раздавались распоряжения, разводились по приказу посты, караульные начальники записывали в журнале происшествия за сутки. Сюда и прибыл с сухопутной командой широкоплечий лейтенант Ушаков. Его «новоизобретенный» корабль «Модон» покачивался в бухте, необычно спокойной и ласковой.
– Прибыл для защиты крепости от турецкого флота, – четко доложил он коменданту.
– Давай, дружок, давай, защищай, – протянул ему руку комендант. – А на обед ко мне проследуй, моя Наталья Ивановна щи еще не разучилась варить.
Ушаков сдал ему сухопутную команду, распорядился о доставке воды и продовольствия на корабль, обошел селение и в полдень, робея, что было с ним всегда, когда он приходил в семейные дома, постучался в левую дверь комендантской.
– Входите, не заперто, – послышался ласковый голос. Ушаков сразу покраснел, стушевался, потом решительно взялся за ручку, рванул ее на себя и, пригнувшись, шагнул внутрь. От стола, стоящего в углу комнаты, повернулась расставлявшая посуду девушка. Серые ее глаза внимательно, без робости рассматривали вошедшего.
– Вот о вас батюшка, наверное, говорил: приехал волшебник морской, теперь турок нам не страшен...
Краснеть дальше было некуда, Ушаков поклонился.
– Меня Федором Федоровичем зовут. С турками, если надо, будем биться и вас в обиду не дадим. Хотелось бы знать ваше имя, кого защищать будем.
– О, вы в обиду себя не дадите, – благосклонно заметила девушка и сделала церемонный присест. – Меня Полиной зовут, и я здесь у батюшки недавно. Семьи сюда еще никто не решается привозить. Ну а теперь, с вашим приездом, – опять улыбнулась девушка, – нам нечего бояться.
Улыбалась она доброжелательно, а в словах Ушаков чувствовал насмешку, может быть, и издевку даже. Не любил он это, чтобы облик, состояние расходились со словами. По нему уж, если гневаешься, так и говори резко, ругательно даже, а если добро на уме, так не пачкай его ехидством и намеками. Однако промолчал и спросил:
– А господин комендант, что, еще не освободился от забот?
Тут дверь в горницу растворилась, и с приступочки, идущей из рабочей половины, ступил комендант в растрепанном парике, в небрежно застегнутом мундире. Развел руками:
– Поселение – грех городом называть, а дел и не перечесть. Вот и хорошо, что ты здесь, дружок, – обратился он к Ушакову. – Поди, с Полиной моей познакомился. Хорошо тоже. Она тут засиделась у меня, заскучала, все ее в столицы тянет. А будешь приходить – вдвоем веселее будет.
– Батюшка, – теперь уже покраснела Полина, – господин лейтенант не для того сюда прибыл, чтобы девиц развлекать. – Краска быстро сошла с ее лица, и она снова улыбнулась. – Он нас от неприятеля защищать будет, а вы...
– Знаю, знаю, а ты не сердись на старого. Я ведь говорю, что думаю. Садитесь, Федор Федорович. Щей отведаем.
Пришла и комендантша, по ее указанию длинный матрос разлил бачок щей, поставил в центре стола крупно нарезанный хлеб и ушел...
– Ну дак как вы, милая душа, к нам попали? Долго ли будете здесь пребывать?
Федор Федорович обстоятельно рассказал, что окончил Морской шляхетский корпус. Плавал из Кронштадта в Архангельск и обратно. А в 1768 году был откомандирован на Дон под команду контр-адмирала Сенявина а плавал на праме, прикрывал устья рек от турок, выводил недавно построенные у Воронежа корабли в Азовское море. Потом и сам стал плавать в нем, командуя ботом «Курьер», вышел впервые в Черное море.
– Оно, – поощряемый внимательным девичьим взглядом, продолжал лейтенант, – с Балтийским совсем не схоже. Вначале мне показалось ласковым, теплым, словно и не море, а пруд наш деревенский. Но набежал ветер, затянулось небо, волна хлопнула в днище – море! Важное море. Предстоит нам с ним подружиться.
– Да, дружок, как начнет бить волна осенью о берег, то хаос и содом истинный. Посему и бухты ищут сейчас повсюду для флота будущего. Наша Балаклавская удобная, тихая. Но, сказывают, Ахтиярская еще лучше. А вы сколько у нас пребывать будете? Чем вам помочь в обустройстве?
Ушаков поблагодарил коменданта, сказал, что сам устроится, но помнил вчерашний разговор на корабле и попросил из сухопутной команды, что высадил сегодня здесь, передать ему на корабль солдата Петра Золотарева.
– Я решил себе служилых людей подбирать в команду по одному. У которых к морю тяга есть, к мореходному искусству предрасположенных и качки не боящихся.
– И-и-и, дружок, – замахал руками комендант, – так у нас порядку никакого не будет. Начнут переводить из сухопутчиков в матросы, из матросов в солдаты. Служить каждый должен, где ему предписано с самого начала.
Ушаков помрачнел, брови его поплыли вниз, лицо стало суровым, скулы затвердели.
– Так ведь они свое воинское и морское дело искусно исполнять должны. Не каждому рожденному дано быть моряком. И топчет он башмаками пыль по дорогам, а море его ждет. Я и хотел бы по человечку команду собирать, натуру каждого досконально знать.
– Прости меня, дружок, но ты чепуху собачью городишь. Какое искусство у солдата и моряка быть может? Ему поворачиваться должно направо и налево, во фрунт стоять да команды исполнять, а искусство сие ваше дело. Вы дворянин, ученье прошли высокое, науки знаете. – Комендант занервничал, отодвинул закуски и обратился к дочери, вроде и не замечая Ушакова:
