Вадим Телицын - Григорий Распутин
— Знаю, Степа, что за порядком блюдешь. Богоугодное это дело… Но не ведаешь, наверное, что червячок твое яблоко точит…
Белецкий заиграл желваками, занервничал. Уже месяца два, как из его ведомства происходила серьезная утечка информации: ряд осведомителей «вышли из игры» и пропали без вести; две облавы, с такой тщательностью подготовленные, завершились ничем; двум транспортам с оружием и нелегальной литературой удалось проскользнуть из-за границы мимо расставленных полицейских и пограничных засад. Кто-то предупреждал о готовящихся операциях, но кто и как? Уж не об этом ли старец?
— Ты, Распутин, не юли, не ходи вокруг да около… Ты конкретно.
— Конкретно, это ты, Степа, можешь. Ты — большой человек, тебе и карты в руки. Но особо не размахивай, не зарывайся… Артель твоя скоро прикажет долго жить. Понял? Ась?
— Слушай, ты! — Белецкий закипал. — Ты мне зубы не заговаривай. Что ты мне отходную поешь, я тебя еще переживу.
Распутин скромно пожал плечами:
— На все воля Божья. Но чую я, что нам обоим предстоит принять смерть лютую.
Белецкий сжал огромные кулаки:
— Не знаю, как тебе, но я еще пожить хочу.
— Еще раз скажу, — Распутин отвел взгляд в сторону, — на все воля Божья…
В 1917 году департамент полиции был ликвидирован, а Белецкого расстреляли год спустя.
Статс-секретарю Александру Сергеевичу Танееву, светскому композитору, знатоку придворных интриг, столичных слухов и провинциальных сплетен, большому другу графини Игнатьевой и отцу Анны Вырубовой, при первой же встрече Распутин, мельком взглянув на него, высказал в три приема:
— Хитрый ты, но скоро поглупеешь. А помрешь быстро и легко. Ляжешь вечером и не встанешь. Я так вижу…
Так и случилось. Танеев умер тихо и спокойно — во сне.
«ГРОЗНА ТУЧА НАД РОССИЕЙ…»
Я не знаю, зачем и кому это нужно…
А. Н. ВертинскийРаспутин, мрачный, больной и чем-то недовольный, 15 (по новому стилю 28) июля 1914 года вернулся из родного Покровского в Петербург (чтобы через неделю снова уехать обратно в Тобольскую губернию). Дню этому было суждено войти в историю.
Пока Распутин ехал к себе на извозчике по широким, но пустынным улицам Петербурга (население разъезжалось на дачи и на «юга», отдыхать), на другом конце Европы, на узкой и пыльной улице Сараево к автомобилю австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда бросился боевик из сербской (ох уж эта Сербия!) террористической организации «Единство или смерть» Чабринович. Забросав охрану эрцгерцога самодельными бомбами, он нырнул в ближайший переулок, а его «коллега» Гаврило Принцип, используя панику, двумя выстрелами из револьвера убил эрцгерцога и его жену. Первая кровь!
В Петербурге Григорий Ефимович был неспокоен, постоянно оглядывался по сторонам, чего-то опасаясь, прежде чем выйти из дому, спрашивал: «Рожи, рожи не видно?»
Никто не мог понять, что он имеет в виду.
22 июня (5 июля), провожаемый группой поклонниц и репортерами из столичных и провинциальных газет, выехал с дочерьми в родное Покровское.
Через неделю из далекой Сибири пришло срочное сообщение: 29 июня (12 июля) на Григория было совершено покушение. Некая Хиония Гусева (по одной версии — 42, по другой — 28 лет) ударила Распутина солдатским тесаком в живот. Гусеву скрутили местные крестьяне, и только вмешательство полиции спасло ее от расправы односельчан Распутина. Перед отправкой в тюрьму отчаянная террористка успела дать интервью петербургскому журналисту Давиду Фельдману, объяснив, что «убийством антихриста» хотела положить конец злу и обману, «который опутал всю Россию»…
Распутин, получив удар тесаком, собрав все силы, успел прошептать: «Бог ее лишил разума» — и потерял сознание.
Психиатрической экспертизой Хиония Гусева была признана невменяемой и помещена в больницу. О ее дальнейшей судьбе ничего не известно.
Ранение оказалось не смертельным, помогла и вовремя сделанная операция на брюшной полости, и сильный организм Распутина начал возвращаться к нормальному состоянию буквально через несколько дней.
— То, что произошло с ним, не может не предвещать что-то ужасное, — расходились слухи, — старец сам об этом говорил.
— Быть войне или потопу, — шептались прихожане.
А в это время из столиц мира поступали тревожные сообщения. 10 (23) июля, дождавшись отъезда из Петербурга французского президента Пуанкаре, Австро-Венгрия предъявила 48-часовой ультиматум Сербии, требуя прекращения антиавстрийской пропаганды, увольнения сербских офицеров по указанию австрийского правительства, расследования с австрийским участием заговора сербских радикалов, жертвой которого пал эрцгерцог Франц-Фердинанд.
Принятие ультиматума означало, по мнению сербской стороны, подчинение Сербии Австрии и Германии и утрату русского влияния на Балканах, непринятием — войну, в которой Сербия была бы уничтожена, не вступись за нее Россия. Далее события развивались так стремительно, что порой обыватель просто не успевал следить за сменой «декораций» и действующих лиц.
12 (25) июля Сербия приняла все пункты австрийского ультиматума, кроме права австрийцев участвовать в следствии на сербской территории. Австрия ответила, что она не удовлетворена ответом Сербии, и через три дня объявила последней войну. На следующий день Николай II отдал приказ о мобилизации, правда все еще надеясь избежать крупномасштабной войны, только 4 пограничных военных округов. 18 (31) июля, ровно в полночь, германский посол граф Пурталес передал русскому правительству 12-часовой ультиматум: или будет отменена мобилизация, или объявлена война. Утром следующего дня мобилизация была объявлена в Германии.
Прикованный к постели, Распутин послал из Тюмени срочную телеграмму русскому императору:
«Верю, надеюсь на мирный покой, большое злодеяние затевают, не мы участники, знаю все наши страдания, очень трудно друг друга не видеть, окружающие в сердце тайно воспользовались, могли ли помочь».
19 июля (1 августа), в седьмом часу утра, граф Пурталес посетил министра иностранных дел России Сазонова и трижды спросил его, согласна ли Россия отменить мобилизацию, и трижды Сазонов резко отвечал: «Нет».
Посол дрожащими руками передал ноту с объявлением войны и, отойдя к окну, схватился за голову и расплакался: все рушилось.
21 июля (3 августа) Германия объявила войну Франции, в ночь на 23 июля (5 августа) Англия объявила войну Германии, 24 июля (6 августа) Австро-Венгрия объявила войну России.
Не вставая с больничной койки, Распутин нацарапал своим корявым почерком на только что сделанной с него фотографии несколько слов:
