Игорь Князький - Калигула
Тем временем на Восток ехал и Пизон со своей женой. Путь его во многом повторял путешествие Германика. Так, супруги посетили Афины, где незадолго до этого местное население восторженно чествовало Германика и его семью. Узнав о добром отношении афинян к племяннику Тиберия, Пизон проникся к ним откровенной неприязнью и не смог скрыть своего раздражения. Он обозвал жителей славной Аттики «сбродом племен и народов», заявив, что подлинные афиняне давным-давно истреблены многочисленными бедствиями. Припомнил он афинянам и злые деяния их предков: изгнание достойнейших людей, насилие над ними. Здесь речь могла идти об осуждении Мильтиада, победившего персов при Марафоне, об изгнании победителя при Саламине Фемистокла, о казни мудрого Сократа… Не забыл Пизон и неудачное противостояние Афин Македонии, переход на сторону царя Понта Митридата VI во время его войны с Римом, поддержку афинянами Антония против Августа. Впрочем, Публий Корнелий Тацит уточняет, что столь сильная нелюбовь Гнея Кальпурния Пизона к великому городу объяснялась еще и тем, что афинский суд, пренебрегая его заступничеством, не пожелал простить некоего Теофила, осужденного за подлог{84}. Заступничество же за подобного человека Пизона отнюдь не красит и лишний раз свидетельствует о его невысоких нравственных качествах. Лишен был Пизон и чувства благодарности. Когда его корабль у берегов острова Родос приближался к кораблям Германика, то внезапно разразившаяся буря понесла его на скалы. Своевременно заметив бедствие, Германик выслал на помощь быстроходные триремы (корабли с тремя рядами весел), и корабль Пизона был спасен от гибели. Великодушие Германика, однако, Пизона не смягчило, а лишь усугубило его враждебность.
Пизон, удостоив Германика должной благодарности, быстро покинул его и вскоре достиг берегов Сирии, опередив корабли своего недруга. Встав во главе одной из важнейших и богатейших римских провинций, Пизон менее всего заботился о делах государственных и посвятил все свое время исключительно завоеванию популярности в размещенных в Сирии легионах. Это была одна из наиболее мощных группировок римской армии, состоявшая из четырех легионов, что, собственно, неудивительно, ибо за Евфратом лежали парфянские владения. Заботой римского наместника на Востоке должно было быть поддержание боеспособности сирийских легионов, поскольку здесь в любой момент могла разразиться большая война. Пизон сразу же показал, что вовсе не поддержание римского могущества на Востоке волнует его более всего. То, чем он занялся, нельзя назвать иначе как целенаправленным разрушением одной из наиболее боеспособных армий Римской империи: «Прибыв в Сирию и встав во главе легионов, щедрыми раздачами, заискиванием, потворством самым последним из рядовых воинов, смещая вместе с тем старых центурионов и требовательных трибунов и назначая на их места своих ставленников или тех, кто отличался наиболее дурным поведением, а также терпя праздность в лагере, распущенность в городах, бродяжничество и своеволие воинов в сельских местностях, он довел войско до такого всеобщего разложения, что получил от толпы прозвище «Отца легионов»»{85}.
Прозвище скорее насмешливое, нежели почтительное. Но Пизону важнее всего было завоевать популярность любыми средствами, дабы противостоять Германику. Таким образом, совершенно очевидно, что намерение Тиберия, посылавшего на Восток двух антиподов — Германика и Пизона, не допустить чрезмерного усиления влияния своего пасынка совсем не пошло на пользу римской власти в этих важнейших владениях Рима. Система «сдерживания и противовесов» годится лишь тогда, когда первое лицо может непосредственно регулировать ее, постоянно контролируя все перипетии сложных взаимоотношений соперничающих приближенных. А поскольку Рим был весьма далек от Антиохии, главного города Сирии, то неприязнь двух соперников быстро стала приобретать характер, угрожающий не только для будущего их самих, но и для успешности римской восточной политики и, как мы видим, обороноспособности провинции Сирия.
В противостоянии с Германиком Пизону активное содействие оказывала и его жена, решившая доказать всем, что обладает не менее неукротимым нравом, нежели ненавистная ей Агриппина. Зная, насколько супруга Германика любима в войсках, Планцина, не соблюдая границ, отведенных римским общественным мнением для женщин, стала постоянно присутствовать на воинских учениях, беседовать с солдатами и их командирами. Она не жалела слов, понося Германика и Агриппину, расписывая их дурные стороны и, думается, превознося при этом достоинства своего супруга и свои собственные. В войсках стали ходить слухи, что поношение Германика и Агриппины угодно самому Тиберию, а не является только плодом личной вражды двух почтенных семейств. Понятное дело, людям сложно было представить, чтобы официальное лицо — наместник, получивший свое назначение от сената римского народа и с согласия правящего принцепса, мог так своевольничать и позволять столь возмутительные речи супруге просто из личной неприязни. Тем более что полномочия наместника были четко обозначены и абсолютно законны, а миссия Германика и его полномочия носили характер неопределенный, одному лишь Тиберию понятный. Отсюда и брожение умов в римском войске, охватившее даже тех, кого почитали как воинов добропорядочных. Иные из них, полагая, что таким образом угодят и самому императору в Риме, изъявляли готовность поучаствовать в кознях Планцины и ее так безгранично великодушного к легионам мужа. По сути, доблестный Гней и его неукротимая жена Планцина главным делом своим в Сирии сделали плетение заговора против Германика, упрямо не считаясь с его утвержденным римским сенатом статусом правителя всех заморских провинций Рима с властью большей, чем власть обычных наместников. Пусть даже статус этот был необычен и потому не всем понятен. Отсюда неизбежен вопрос: мог ли в действительности Тиберий подтолкнуть Пизона на открытое противодействие Германику? Оно ведь не ограничилось лишь словесным поношением и попытками настроить против пасынка принцепса некоторых военачальников. Пизон не выполнил приказа Германика перебросить часть легионов из Сирии в Армению. В Армении Германик улаживал важное государственное дело: на тамошнем царском престоле должно было утвердить сторонника Рима и потому дополнительные войска пришлись бы ко времени и к месту. Такое пренебрежение было вызовом не только Германику… Невозможно себе представить, чтобы Тиберий одобрил столь наглое неповиновение, могущее причинить вред державным интересам Рима на Востоке. Вся деятельность Тиберия говорит о том, что интересами империи он никогда не пренебрегал…
