Иван Просветов - 10 жизней Василия Яна. Белогвардеец, которого наградил Сталин
Большевики стягивали к Волге новые отряды, формировали группу армий. Говорили, что треть красноармейцев были латыши, мадьяры и китайцы, но остальные – русские, добровольцы и мобилизованные. Пусть дисциплина среди них поддерживалась жесткими методами, вплоть до показательных расстрелов, но они шли в бой. И это не укладывалось в голове: те, кто не хотел воевать с немцами, поднимали винтовки против сограждан. Причем под началом командиров, в числе которых, хотя бы и по разным причинам, было немало кадровых офицеров. Янчевецкому (и не ему одному) казалось, что большевизм – это общественное заболевание, эпидемически разлившееся по России, и когда оно будет побеждено, то станет предметом серьезного изучения историков, социологов и психиатров всего мира [9].
Чем помочь в борьбе с этой заразой? Василий Григорьевич решил делать то, что умел – выпускать газету. «На деньги одинокого купца, не знавшего, куда теперь их девать, была куплена типографская машина и бумага; были найдены брошенные теплушки, нашлись и люди, согласившиеся стать наборщиками и типографами» [10]. Вполне вероятно, помощь оказал купец Сурошников, на деньги которого некогда издавался «Голос Самары» (при Советах все его предприятия и дома национализировали, а сам он побывал в тюрьме).
В начале октября Народной армии пришлось оставить Поволжье и отступить к Уфе. Здесь еще в сентябре представители Комуча, Уральского и Сибирского правительств, казачества, национальных правительств, съезда городов и земств, социалистических партий, запрещенных большевиками, договорились о создании Временного Всероссийского правительства – Директории. Не успев ничего сделать, оно перебралось в Омск. Оборонять Уфу остались части Народной армии, поддержанные чехословаками. Бои шли с переменным успехом, ждали подкреплений с Урала, однако полки прибывали мало боеспособные. Когда нет единства во власти – нет армии, способной противостоять врагу. Лишь 4 ноября Директория сформировала совет министров и объявила, что все областные правительства «должны прекратить существование». И все равно единства не получалось.
«Всякий только по своему рецепту хочет спасти отечество. А оно – гибнет и гибнет, – писал Янчевецкий в своей газете (в типографии на колесах, с детьми и помощниками он добрался до Челябинска, где возобновил издание «Республиканца»). – Когда же мы от слов приступим к делу?» [11]. Этот номер вышел из печати накануне переворота.
***«Новости, приходящие из Омска, говорят о горячей творческой работе, начавшейся в этой новой столице Сибири. Там начинают действовать лица, несомненно одушевляемые лучшими чувствами увидеть родину восставшей из грязи того унижения и позора, в которую ее сбросили волны анархии. Личность адмирала Колчака, достаточно известного всей России борьбой с большевизмом в Черноморском флоте и личным мужеством как исследователя северных морей и начальника минной флотилии в Балтийском море, привлекает внимание и симпатии русских людей своим рыцарским ореолом… Его заявления, что современная власть должна базироваться на широких демократических началах и к прошлому не может быть возврата, его призывы к возрождению родины – все эти слова будут встречены с самым полным сочувствием в широких массах населения. Есть много сомнений, опасений – все это мы признаем. Но не время теперь этим чувствам, когда необходимо единство действий всех партий для воссоздания русской свободы и достоинства и для борьбы с большевизмом» («Республиканец», 12.12.1918).
Александр Васильевич Колчак. Герой Великой войны, организовавший как командир минной дивизии безупречную защиту Балтики. Командующий Черноморским флотом, закрывший вражеским кораблям проходы к русским берегам. Колчак на самом деле был знаменит – столичные и провинциальные газеты публиковали его портреты и даже статьи о самом молодом русском вице-адмирале. Он не приветствовал февральскую революцию, но подчинился Временному правительству. Когда в дни смуты на флоте он отказался сдать матросскому комитету личное оружие – наградную саблю, полученную за Порт-Артур, и бросил ее в море, об этом тоже писали едва ли не все газеты. На докладе в Петрограде он заявил, что разложение флота обусловлено порочной политикой правительства и отказался вернуться к исполнению обязанностей командующего. В составе военно-морской миссии Колчак отбыл в Англию, побывал затем в США и Японии, где и узнал о большевистском перевороте. Некоторое время руководил охраной КВЖД, вновь жил в Японии, а в сентябре 1918 года вернулся во Владивосток, намереваясь ехать на Дон к Алексееву и Корнилову. Но в Омске Колчаку предложили занять пост военного и морского министра Временного Всероссийского правительства. И он согласился.
Колчак не был в восторге от Директории, тон в которой пытались задавать эсеры с их претензиями и разногласиями с другими партиями. Многих старших и высших офицеров войск, формально подчиненных правительству, такое положение тоже не устраивало. В ночь на 30 ноября (по новому стилю) заговорщики арестовали министров-социалистов и разоружили эсеровский батальон охраны. Остальные члены правительства на экстренном заседании постановили сложить свои полномочия и выбрать верховного правителя. Проголосовали за Колчака.
Уже в звании адмирала он подписал обращение к населению: «Я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом и установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает, и осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашенные по всему миру».
Непредрешенчество. Кредо, которое, в конце концов, погубит Белое дело. Давшее большевикам возможность агитировать: если бы Колчаку и Деникину удалось победить, то буржуи прежде всего уничтожили бы наиболее сознательную часть народа, отобрали бы все завоевания революции – свободу, земли, заводы, банки и постарались бы опять сделать из народа темного, забитого раба [12]. Цель большевиков в гражданской войне была предельно ясной и манящей, красноармейцы запоминали ее, разучивая «Интернационал»: «Мы наш, мы новый мир построим, кто был никем – тот станет всем!».
Но лидерам и сторонникам Белой идеи непредрешенчество казалось воплощением демократии. «Какова будет форма правления в России, спрашивают нас. Это дело будущего свободного Учредительного собрания, – рассуждал Янчевецкий на страницах „Республиканца“. – Имеются вопросы более спешные, чем будущая форма русского правительства. Первый из них – приняться всем за работу, чтобы свергнуть иго большевиков. Действовать не каждому в разбивку, но солидарно, организованно и законно… Действовать для улучшения существования народа и судьбы рабочих и особенно для увеличения сил армии – ключа к нашему спасению» [13].
