Алексей Федоров - Последняя зима
- Всегда считал себя русским, но русский у меня только отец, а мать немка, из колонисток, - последовал спокойный ответ.
- Ваша настоящая фамилия Ковалев или Альбрехт?
- Ковалев Федор Никитич... Альбрехт - девичья фамилия матери. Я сделал эту фамилию своим партизанским псевдонимом. В Польше я известен еще и как Теодор Альбрехт...
- Для чего же понадобился псевдоним? Под таким именем и фамилией вас наверняка принимают за самого настоящего немца!
- Да... И пусть принимают! Проклятый фашизм опозорил всю немецкую нацию. А разве нет среди немцев честных, хороших людей? Разве моя мать, как и тысячи других немцев и немок, не против гитлеровской своры?! Вот я и решил... Может, это наивно? Пусть и вражеские солдаты, и кое-кто из друзей думают, что партизанским отрядом командует немец, делая отсюда соответствующие выводы... Ну а заядлых фашистов это приводит прямо в бешенство!
- Еще бы! Небось в Берлин уже успели донести.
- Возможно! - усмехнулся мой собеседник.
- Ладно, бейте и дальше врага за двоих - и за Ковалева, и за Альбрехта... А пока ступайте в штаб, еще поработайте с нашими разведчиками.
На том дело о засылке к нам "абверовского шпиона" на сей раз и кончилось. Но до чего все-таки поразительные встречи случаются на дорогах войны! Надо же двум землякам, видевшимся в последний раз на Днепре, вдруг столкнуться в лесу где-то между Стоходом и Стырью! Встречи в партизанских краях бывают еще удивительнее. Я как-нибудь расскажу о них особо.
Выяснилось, что отряды Гвардии людовой нуждаются во многом - в автоматическом оружии, взрывчатке, в радиостанциях, в людях. Наше соединение могло помочь полякам лишь в скромных масштабах. Вопрос о более широкой поддержке Гвардии людовой следовало бы поставить перед ЦК Коммунистической партии Украины и Украинским штабом партизанского движения.
Однако вправе ли мы это делать, представляя себе картину партизанской борьбы в Люблинском воеводстве только со слов Ковалева и Письменного? Нет, разумеется. Необходимо ознакомиться с положением вещей на месте, дать происходящему за Бугом объективную оценку. Нужна встреча наших представителей с Метеком, нужны контакты с руководством Гвардии людовой и ППР. Нельзя кустарничать в больших, чрезвычайно важных вопросах, имеющих прямое отношение к новым наступательным операциям Красной Армии.
Совершенно откровенно поделились мы своими соображениями с прибывшими к нам связными. Решили, что вместе с ними отправится за Буг группа наших разведчиков, которых там со всем ознакомят и сведут с кем следует. Относительно же помощи людьми я просил передать Метеку, что мы комплектуем из местного польского населения бригаду имени Ванды Василевской, готовим ее для переброски за Буг. Эта бригада будет состоять из двух отрядов по двести человек, хорошо вооруженных, обученных и снабженных всем необходимым.
- А потом, друзья, вот еще что! - сказал я Ковалеву и Письменному. Имеет ли смысл дальнейшее существование в Люблинском воеводстве самостоятельных, "диких" русских отрядов? Они малы по составу, слабы... Это даже не отряды, а скорее группы! Не лучше ли им объединиться с вашим отрядом?! Затем все вместе пришли бы сюда. Мы сформируем из вас крепкий батальон, как следует его оснастим, сделаем способным решать серьезные боевые задачи. А потом можете вернуться за Буг!
- Вот это да! Вот это здорово было бы! - воскликнул Ковалев. - Я всегда выступал за объединение мелких отрядов. И часть из них влилась в наш. Но есть командиры, которые не хотят терять самостоятельности, за власть цепляются, что ли...
- Знакомая песня! - кивнул я. - И у некоторых наших командиров были такие тенденции на заре партизанского движения. Это детская болезнь. Вроде кори! Ломали мы такую тягу к автономии, боролись с ней. Опыт партизанской войны на территории Советского Союза - очень богатый опыт - показал, что успех сопутствует только крупным отрядам. Так и передайте вашим "дикарям"-автономщикам! Кстати, скажите им: не будь и наше соединение мощным, сильным, не смогло бы оно пробить себе дорогу от Брянских лесов вот сюда, к советской границе, до самого Буга!
Ковалев с Письменным обещали снова попытаться объединить мелкие отряды, заявив, что надеются в этом на помощь наших товарищей, которые пойдут с ними.
Мы решили отправить в Польшу группу из пяти человек. В нее вошли опытные, хорошо знающие и любящие свое дело офицеры-разведчики Борис Колошенко и Василий Радайкин, а с ними три рядовых бойца-автоматчика. Старшим назначили Колошенко. За Бугом пятерке предстояло пробыть месяц. 2 декабря 1943 года мы распрощались с нашими товарищами. Вместе с бойцами Ковалева они тронулись в дальний путь.
Немало событий произошло в Лесограде и его окрестностях, пока дальняя разведка выполняла полученное задание. Мы подорвали еще десятка два вражеских эшелонов, имели несколько стычек с бандеровцами. Правительство вновь наградило многих бойцов и командиров нашего соединения. Дружинину присвоили звание Героя Советского Союза, мне дали вторую Золотую Звезду. Тимофей Амвросьевич Строкач прислал нам по этому поводу теплую поздравительную телеграмму.
Бежали дни, проходили недели, минул и срок возвращения наших разведчиков, а они все не являлись. Мы начали беспокоиться за людей, за результаты их работы. Фронт уже приблизился к Волыни, и теперь особенно были нужны точные, проверенные данные о положении в Польше, нужна была связь с партизанами Гвардии людовой.
Группа Колошенко получила задание выяснить не только некоторые чисто военные вопросы. Интересовала нас также экономическая и политическая ситуация в "генерал-губернаторстве". Ждали мы от разведчиков сообщений о кровавых, окутанных тайной делах гитлеровцев на польской земле, о лагерях уничтожения - фернихтунгслагерях. Эти хорошо проверенные, полученные из надежных источников факты нужны были Советскому правительству для дальнейшего разоблачения перед всем миром человеконенавистнической сущности фашизма.
Впервые мы узнали о созданных ведомством Гиммлера лагерях смерти несколько месяцев назад. Среди прибывших к нам из-за Буга беглецов оказался невероятно худой мужчина в лохмотьях - бывший студент из Куйбышева, а с началом войны солдат-доброволец Ефим Литвиновский. Не верилось, что ему всего двадцать два года. Ефим выглядел почти стариком. Таким его сделал гиммлеровский лагерь смерти в Сабибуре.
Литвиновский рассказал о чудовищном конвейере истребления многих тысяч людей, о "банях", в которых умерщвляли газом, о штабелях трупов, сжигаемых на кострах. Сам Литвиновский работал последнее время в лагерной похоронной команде. Он участвовал в восстании заключенных и сумел вырваться на свободу.
