Жан Батист Баронян - Артюр Рембо
Вскоре Артюр стал задумываться над тем, что он будет делать в этой беспросветной сельской глуши, в сравнении с которой даже город Шарлевиль, Чарлзтаун на английский манер, с его публичной библиотекой, книжными магазинами и кафе, похож почти на столицу. Об этом он упомянул в одном из писем к Эрнесту Делаэ.
«Какая срань! что за невинные чудища эти крестьяне! Вечером, чтобы немного выпить, надо прошагать два льё и больше. Mother запихнула меня в жуткую дыру. Не знаю, как, но я из неё выберусь. С тоской вспоминаю даже ужасный Шарлевиль, вселенную[33], библиотеку и проч. Всё же я регулярно работаю, пишу небольшие рассказы в прозе под общим названием “Языческая книга” или “Негритянская книга”. Получается глупо и невинно. О, невинность! невинность, невинность, невин… наказание! <…>
Больше нечего тебе сказать, меня целиком поглотило созерцание природы. Я весь твой, о природа, о мать моя! <…>
Я здесь всего лишён. Книги, кабаре мне недоступны, на улице никаких происшествий. Что за мерзость эта французская деревня! Моя судьба зависит от этой книги, для которой ещё потребуется полдюжины ужасных историй. Как здесь изобретать ужасы. <…>»{67}.
В самом деле, как тут быть? Как спастись от этого наказания?
Парадоксальным образом избавление вновь пришло от Верлена.
Опасаясь ареста на французской территории секретными службами Тьера за свои, получившие известность как в Бельгии, так и в Англии, связи с коммунарами, Верлен не рисковал пересекать границу. Он остановился у своей тётки по отцовской линии в Ехонвилле, небольшом местечке в бельгийской провинции Люксембург. Оттуда и отправил известие Артюру. Он предложил ему встретиться в Буйоне, или в Больоне, как писал это слово на итальянский манер. Этот приятный городок, когда-то укреплённый Вобаном[34] и прозванный Жемчужиной Семоа[35], находится недалеко от Шарлевиля и от Роша. Что касается места встречи, то Верлен указал гостиницу «Арденнскую», которая была известна своим хорошим рестораном.
Недолго думая и не взвешивая все «за» и «против», Артюр откликнулся на призыв. В течение недели он совершил несколько поездок из Шарле — виля в Буйон поездом до Седана, а оттуда — в почтовом дилижансе. Один раз он ехал туда даже в компании Делаэ, другой раз — с Бретанем. Эти поездки улучшили его настроение, и у него вновь возникло желание жить вместе с Верленом.
Двадцать пятого мая оба поэта поехали в Льеж, где с живым интересом осмотрели памятники архитектуры и провели ночь в одной из гостиниц вблизи станции Гийомен. На следующий день они были в Антверпене, где сели на пароход компании «Грейт Истерн Рэйлуэй», идущий на Харич. Это был более долгий маршрут с континента в Англию, чем на других линиях, где переход занимал пятнадцать часов. Вновь Артюр был покорён зрелищем морской стихии, «мощным набегом течения», «невиданным освещением»{68} моря близ устья Шельды.
Приехав поездом в Лондон, они сняли комнату в доме 8 на Грейт Колледж-стрит, длинной улице в районе Кемден, где канал Риджент тянется на север британского Вавилона, к парку королевы Виктории. Квартал этот, где, кстати, обитал Эжен Вермерш, напоминал им Брюссель.
Они совокуплялись как голубки. Они были счастливы. Так как Верлен получил от своей матери и от тётки некоторую сумму денег, они имели возможность делать выходы в город, посещать театры и мюзик-холлы, пабы и модные ночные клубы, обедать и ужинать в ресторанах, хотя и не были в восторге от английской кухни. Они даже присутствовали на церемонии, организованной в Лондоне по случаю приёма королевой Викторией персидского шаха.
Но за беспечность приходится платить, и вскоре, чтобы обеспечить себя самым необходимым, они вынуждены были отказаться от излюбленных развлечений и снова давать англичанам уроки французского языка. Они попытались также писать статьи для лондонских газет. Заработки их были минимальными, но позволяли, по крайней мере, не впасть в нищету.
Эти трудности разбудили их прежние ссоры. Они без конца обменивались упрёками и оскорблениями, всё больше убеждались в том, что их решение снова перебраться в Лондон оказалось неудачным, что им надо было остаться в Больоне, вдали от суеты мегаполисов. Они даже дрались, иной раз хватаясь за ножи.
Теперь они спорили ежедневно, и при этом Верлен не переставал плакаться. Он то и дело возвращался к своим семейным неурядицам, неизменно сводил разговор к Матильде, чьё отношение к нему как к какому-нибудь зачумлённому он упорно отказывался понимать. Он не раз говорил о намерении покончить жизнь самоубийством в случае, если его жена, разумеется, по наущению своих гнусных родителей, и дальше не будет обращать внимания на его просьбы. Напившись допьяна, он сквернословил и нёс околесицу.
Это особенно раздражало Артюра. Он видел, что связался с какой-то бабой в мужском обличье, размазнёй, тряпкой.
Словом, просто жёнка.
Пятого июля, когда тот пришёл с утреннего базара с селёдкой, завёрнутой в старую пожелтевшую газету, и бутылкой растительного масла под мышкой, Артюр уже не мог сдержаться. Он вдруг громко захохотал, а потом выпалил: «Эй, жёнка! Какой же у тебя мудацкий вид с этой рыбиной и бутылкой!»{69}
Против всякого ожидания, тот, кого он назвал жёнкой, резко повернулся, поспешно взял что-то из своих личных вещей, запихнул в чемодан, вышел из комнаты, сбежал вниз по лестнице и, выйдя на улицу, быстро скрылся за углом.
Артюр, постояв немного в нерешительности, бросился вслед за ним, однако не догнал. Но был уверен, что знает, куда Верлен направился со своим чемоданом: в сторону доков Святой Екатерины, что рядом с Тауэром.
И действительно, когда он к полудню дошёл до пристани, то увидел Верлена, облокотившегося о борт судна. Он замахал ему руками, давая знак вернуться, но безуспешно. Так он стоял и смотрел на удалявшийся от причала под рёв сирен пароход…
Вернувшись на Грейт Колледж-стрит, Рембо обнаружил, что Верлен не успел взять свои рукописи и книги. Он тут же написал ему послание:
«Вернись, вернись, дорогой, единственный друг, вернись. Клянусь тебе, я буду вести себя хорошо. Если я поступал по отношению к тебе скверно, то это только из-за того, что у меня дурная привычка шутить, и я даже не могу выразить, как в этом раскаиваюсь. Вернись, всё будет забыто. Какое несчастье, что ты принял всерьёз эту шутку. Вот уже два дня я всё время плачу. Вернись. Будь смелым, дорогой друг. Ничто ещё не потеряно. Тебе надо только повернуть обратно. И мы опять здесь смело и спокойно заживём. Я тебя умоляю. Для тебя же будет лучше. Вернись, тут всё твоё осталось. Надеюсь, ты теперь понимаешь, что в наших спорах не было ничего стоящего внимания. Какой страшный момент я пережил! А ты, когда я тебе подавал знак сойти с корабля, почему ты не захотел? Мы прожили с тобой вдвоём два года и дожили до такого часа! Что ты собираешься делать? Если ты не хочешь возвращаться сюда, то хочешь, я приеду туда, где ты теперь?
