Алексей Карпов - Андрей Боголюбский
Или ещё одно чудо. Некий отрок, съевший яйцо, сотворенное «диаволим научением» и «чародейством», заболел невиданной болезнью: «бысть ему измет зол на очеси его (на глазу. — А. К.) — изиде яко облак из ока его и леже ему на лици», так что все думали, будто он непременно умрёт или лишится глаза. Омыв водою икону Пресвятой Богородицы, принесли ту воду отроку, и помазали ею глаз, и тотчас «облак» исчез; отрок выздоровел, и глаз его остался цел. Замечу, кстати, что случай этот удивительно напоминает тот, что описал Михаил Афанасьевич Булгаков в «Записках юного врача». В бытность его врачом в Мурьевской (Никольской) больнице в Смоленской губернии ему пришлось осматривать ребёнка, у которого также на месте глаза оказался какой-то ужасный жёлтый шар величиной с яблоко, и это привело самого доктора и бывшего рядом с ним опытного фельдшера в полнейшее замешательство — ничего подобного ранее они не видели. Предполагали мозговую грыжу или какую-то необыкновенную опухоль; в действительности же то был громадный гнойник, ячмень, развившийся из нижнего века и совершенно закрывший глаз, но вскоре лопнувший, так что на глазу от него остался едва заметный шрамик (рассказ «Пропавший глаз»).
Иные из чудес происходили не во Владимире и даже не в пределах Суздальского княжества, а в других, отдалённых городах. В этой связи упомянуты Муром и Переяславль-Русский (так называли Южный Переяславль на Трубеже, отличая его от нового, основанного Юрием Долгоруким Переяславля-Залесского на Клещине озере). Это обстоятельство чрезвычайно важно для нас, и свидетельствует оно не только о быстром распространении почитания иконы за пределами Владимирской Руси, но и о вхождении в орбиту влияния суздальских князей иных территорий, о чём речь ещё впереди.
Так, в Муроме некая женщина заболела «сердечною болезнию». Она уже слышала о чудесах, которые творятся от Владимирской иконы, и послала клиру «Святей Богородици» в дар свою «кузнь», то есть какие-то украшения (вероятно, из золота или серебра), прося воды, омытой с иконы. Вода была ей прислана, она вкусила её и полностью исцелилась, забыв о своём недуге.
В Русском Переяславле (в котором, напомню, княжил младший брат Андрея Юрьевича Глеб) тяжело заболела игуменья Славятина женского монастыря Мария. Это была не простая женщина. Она приходилась родной сестрой боярину Борису Жидиславичу, первому из воевод князя Андрея Юрьевича. Монастырь, в котором она настоятельствовала, был основан в Переяславле её дедом Славятой, боярином князя Владимира Всеволодовича Мономаха; отцом Марии и Бориса был известный из летописей воевода Жирослав (Жидислав), служивший сначала Юрию Долгорукому, а затем его сыновьям. Игуменья «разболешися очною болезнию и ослепе». В течение двух лет она не видела белого света, так что её повсюду водили под руки, а на третий год отправила священника к брату Борису во Владимир, рассказав тому о своём несчастье. Борис Жидиславич призвал к себе священника Лазаря и попросил его принести воду, омытую с иконы. Эту освящённую воду он залил в вощаницу (небольшой сосуд из воска или, может быть, только запечатываемый воском) и отослал в Переяславль сестре. Мария «радовашеся душею»; она вкусила воду и помазала ею очи и «том часе прозре, яко не болевавши очима».
Следующее, восьмое чудо предваряется в Сказании словами: «Се же бысть новое чудо Святей Богородици». Это даёт некоторые основания предполагать, что перед нами продолжение Сказания, которое, возможно, первоначально ограничивалось семью чудесами. В рассказе об этом и следующем чудесах главным действующим лицом выступает поп Лазарь (упомянутый также и в предыдущем, седьмом чуде). Не исключено, что ему и принадлежит дальнейшее распространение текста. Как выясняется, Лазарь был человеком весьма деятельным, он постоянно общался со своей паствой, пользовался широкой известностью, преимущественно среди богатых и знатных прихожанок, часто покидал Владимир и посещал другие города. Так, именно к нему обратилась за помощью некая Евфимия, страдавшая, как и муромская жена, от продолжающихся болей в сердце: «болевши ей сердечьною болезнию 7 лет, и от многъ искавши ей исцелениа, и не обрете». Лазарь стал убеждать её: «Аще тя не избавить Святая Богородица, то не избудешь болезни сея». «Она же слышавши от него бываемая чюдеса водою от иконы Пресвятыа Богородици и посла усирязи же и рясы златыя к Святей Богородици в Володимир с попом, глаголя: “Да ми принесеть пресвятыа воды тоа”. И яко принесе ей воду, и пить ю, и того дни исцели от болезни, начать ясти и пити в сладость». «Усирязи» — это серьги, а «рясы» — очевидно, подвески, которые в те времена женщины прикрепляли к головному убору. То, что те и другие были сделаны из золота, свидетельствует о высоком социальном положении Евфимии, не случайно названной по имени — в отличие от большинства других, безымянных персонажей Сказания.
Другое чудо произошло в Твери (между прочим, это наиболее раннее упоминание города в письменном источнике!). Там тоже стряслась беда с богатой и знатной женщиной, боярыней, которая в течение трёх дней не могла разрешиться от бремени. В это время в город приехал Лазарь, остановившийся у неё в доме. «Боярыня наша в кончине есть» — так полагали и домашние, и сам Лазарь. Боярыня позвала священников к себе, нарушив тем принятые правила, по которым мужчинам не подобало заходить в помещение с роженицей. Но что оставалось ей делать?! «[Не] при сраме есть (то есть не постыдно это. — А. К.), — велела она передать священникам[26], — понеже смертна есмь (поскольку нахожусь при смерти. — А. К.)». Лазарь и ей стал толковать о том же: «Аще не обещаешися Святей Богородици Володимерьской, и не избудеши!» Боярыня «обещалась» — то есть дала обет пожертвовать церкви свои богатства, после чего отпустила священников и велела досыта накормить и напоить их. А вскоре благополучно родила сына. «И посла златыа косы (какие-то женские украшения, которые носили на волосах. — А.К.) и усерязи (серьги, или колты. — А. К.) свои к иконе Святыа Богородица в Володимир, ими же обещалася бе». (Заметим в скобках, что дары и пожертвования именно драгоценностями и золотыми и серебряными украшениями, по представлениям людей того времени, в наибольшей степени соответствовали высокому статусу иконы, служили внешним выражением присущей ей сакральной, чудодейственной силы. Так что здесь мы имеем дело отнюдь не с проявлениями корыстолюбия владимирских клириков, но с соблюдением ими и их прихожанами и прихожанками своего рода этикета в отношении чтимой святыни.)
Ну а последнее из чудес, о которых рассказывается в Сказании, — «Чудо 10-е», о двенадцати горожанах, оставшихся невредимыми под рухнувшими во Владимире створами Золотых ворот, — станет предметом нашего рассмотрения чуть ниже, в одной из последующих глав, когда речь пойдёт о широкой строительной деятельности князя Андрея Юрьевича во Владимире и других городах его княжества.
