Анатолий Корольченко - Генерал Скобелев. Казак Бакланов
Кавказская казачья дивизия состояла из двух бригад, в каждую из которых входили полки ингушей, осетин и других кавказцев. С выходом к Дунаю полки расположились вдоль реки, к востоку и западу от Журжева более чем на тридцать верст. В самом Журжеве разместился штаб дивизии.
За неделю пребывания на новом месте начальник штаба Скобелев-младший объехал все полки, познакомился с командирами, побывал на боевых позициях, тянувшихся по берегу. На противоположном виднелись смутные контуры принадлежащих туркам высот. Вглядываясь в эти высоты, утопающие в зелени садов дома, вонзенные в небо сигарообразные минареты с венчиками балконов для голосистых муэдзинов, Михаил Дмитриевич мысленно создавал в уме построение неприятельской обороны. Определял места, где могут быть позиции стрелков и артиллерийских батарей, где возведены заграждения, а где скрыты резервы. И тут же намечал ответные меры.
Однажды он встретил в пикете донских казаков. С началом войны их полки были почти в каждой дивизии. Они несли службу охраны, разведки, лихие всадники быстро доставляли боевые документы и передавали распоряжения. Словом, это были незаменимые в военное время войска, пришедшие с берегов далекого Дона, откуда были отмобилизованы пятьдесят три полка и двадцать четыре батареи. Лучшие из них направили в Дунайскую армию.
— Какого полка? — спросил Михаил Дмитриевич старшего дозорного.
— Донского казачьего, полковника Семерникова.
Казак был невысок ростом, плотен, со скуластым, побитым оспою лицом, второй, стоявший поодаль, долговяз и слегка сутуловат.
Неподалеку играл огнем костерик. В котелках дымились щи, в какой-то посудине парилась каша.
— Может, отведаете щец? — предложил рябоватый.
— А чего ж! С удовольствием.
— Только вначале, ваше превосходительство, дозвольте узнать, кто вы.
— Скобелев. Не слышал?
— Никак нет, — отозвался долговязый.
— А я слышал, — проговорил второй. — Наш полк к вашей дивизии приписан.
— Не к моей. Моего батюшки, а я у него в помощниках хожу.
— Он, стало быть, тоже енерал?
На днях ингушский полк отвели в тыл, а вместо него в состав дивизии включили два донских казачьих полка. Один из них Семерникова.
— А вы сами из каких мест будете?
— Донские мы, стало быть, казаки. Он Рожков Харитон, — указал рябоватый, — из Мартыновской, а я — из Камышевахского хутора, что под Цымлянской. А звать меня Семен Красников.
— Как дома? Что пишут? — продолжал расспрашивать Михаил Дмитриевич.
— Разное пишут. У Харитона вот женка три месяца назад в рай отлетела. А двое ребятишек остались.
— Как же так? — отложил ложку генерал. — А родственники есть?
— Есть, — отозвался глухим голосом долговязый. — У моих родителев живут.
— Наш есаул обещал, как кончится война, Харитона в первую очередь отпустить на побывку. Говорил, что к осени непременно с туркой разделаемся.
Послышался топот копыт и конский храп. Меж деревьев показались два всадника.
— Никак есаул, сотенный! — засуетились казаки.
Подъехав ближе, с первого коня соскочил офицер.
— Командир сотни, есаул Копылов.
— Генерал Скобелев, — назвал себя Михаил Дмитриевич.
Лицо казака расплылось в улыбке.
— А я уж подумал, кто посторонний. Наш полковник настрого приказал выставить оцепление против всяких лазутчиков. Сказывают, их тут хватает. Может, пожалуете в полк?
— Спасибо, в другой раз непременно побываю.
— Тогда пожалуйте в сотню на обед.
— Уже пообедал. Казаки ваши угостили, Красников да Рожнов. Хорошо кормите казаков, есаул. На удивление хорошо.
— Почему на удивление?
— Потому что интенданты одинаковы, что в Туркестане, что на Балканах. И там и здесь безгрешно воруют… А вам, братцы, спасибо за хлеб-соль.
— Рады стараться, ваше превосходительство! — ответили в один голос казаки.
Вечером Михаил Дмитриевич зашел вместе с офицерами штаба в ресторан. За короткий срок пребывания его в штабе офицеры прониклись к новому начальнику уважением. Подкупали его простота и доступность вместе со справедливой требовательностью и настойчивостью. Для него как бы не существовало чинов, он был одинаково ровен и с полковником, и с прапорщиком.
За соседним столиком расположились румыны-рыбаки. Подогретые вином, о чем-то громко говорили.
Генерал прислушался, насторожился, услышав несколько раз название расположенного недалеко от Журжева острова Мечки.
— Поручик Луковкин, пригласите того, рыжего, — попросил он свободно изъяснявшегося по-румынски офицера.
Рыбак к своему удовольствию предстал пред генералом.
— Как звать? Николай? Садись, — предложил генерал. — Так что же случилось на острове?
— Сегодня турки с острова ушли. Было полным полно, а днем не стало.
— Совсем убрались? — переспросил генерал.
— Ни души! Я даже не поверил.
— У тебя, Николай, есть лодка? Где она?
— Как где? На месте, на берегу.
— А нельзя ли ею воспользоваться? Я хорошо уплачу.
— Ежели заплатите, отчего же не дать. Лодка у меня вместительная, десятерых выдержит. Готов и я с вами.
— Тогда решено! — воспрянул генерал. — Господа офицеры, ужин кончается. Кто из вас желает со мной на дело?
— Все мы желаем, — ответили они. — Куда вы, туда и мы.
— Тогда поплывем на остров.
— Когда? Прямо так?
— Конечно! Оружие при нас, лодка на реке, проводник вот он.
Покинув ресторан, они направились прямо к реке. На берегу генерал прихватил из охранения четырех казаков-донцов.
— Эти молодцы не только джигиты, но и знатные вёсельники.
Казаков усадили за весла. Они быстро выгребли на стремнину, взяв направление к острову. В кромешной темноте нос лодки уперся в песок. Прислушались: тишина, только хлюпает вода. Осторожно выбрались. Держась друг за друга, прошли вдоль берега, потом направились в глубину острова. Действительно, ни души.
На лодке они обогнули остров, выплыли к турецкому берегу. Неожиданно из тьмы выросла темная громада.
— Турецкий корабль, — проговорил румын.
Это был неприятельский монитор, вооруженный орудиями. На мачтах светились фонари. Он стоял так, что приходилось проплывать почти рядом с ним.
— Суши весла, — приказал генерал вполголоса.
Донцы подняли весла, пустили лодку по течению. Она проплыла совсем рядом с монитором. Было слышно, как что-то прокричал вахтенный гортанным голосом. Предательски журчала вода за кормой…
Когда утром Михаил Дмитриевич возвратился в штаб, его вызвал отец. Раздраженный, он ходил из угла в угол.
