Сергей Крамаренко - Против «мессеров» и «сейбров»
– Братцы, сюда! – закричал кто-то. В щели возле самолета кто-то лежал. Оказалось, это медицинская сестра. Из-под нее с трудом вылез злой летчик.
– Прыгнула сверху и так придавила, что не пошевелиться!
Летчики посмеивались:
– Зато прямое попадание было бы нестрашным.
– Братцы, а где же Миша Тараканов? – спохватился один из летчиков.
Ему отвечают:
– Наверное, сел у соседей, скоро прилетит.
Но проходит час, затем другой – нет ни самолета Миши, ни известия о его посадке на другом аэродроме. Его же ведомый благополучно дождался окончания штурмовки и сел на аэродром.
Лишь через неделю мы получили сообщение, что солдаты нашли его в перевернутом самолете километрах в двадцати от нашего аэродрома и, обмороженного, отвезли в госпиталь. Через месяц Миша вернулся из госпиталя в полк и рассказал, что, вернувшись с разведки и увидев, что немецкие самолеты штурмуют аэродром, он вступил с ними в бой и подбил несколько самолетов. Но горючее кончалось, мотор стал на фигурах захлебываться, и Тараканов вынужден был выйти из боя и идти на соседний аэродром. Но до него он добраться не успел: через несколько минут горючее кончилось, и мотор его истребителя остановился.
Желая спасти самолет, он не стал прыгать с парашютом, а, увидев подходящую, как ему казалось, площадку, выпустил шасси и стал садиться. Сначала самолет приземлился и бежал хорошо, но в конце пробега самолет попал колесами в канаву и перевернулся. Миша пролежал под самолетом несколько дней, пока его не нашла поисковая команда. С обмороженными ногами его отвезли в полевой госпиталь. К счастью, ноги удалось сохранить, и Миша вернулся в полк и продолжал летать.
Последние боевые вылеты Великой Отечественной
Наступило 17 апреля. Утро разбудило нас грохотом орудий. Без команды все проснулись, встали и стояли, прислушиваясь, стараясь понять, что происходит. Но было и так ясно, что началось наступление, которого мы с нетерпением ждали. Последнее наступление! Впереди, совсем близко, был Берлин, и никто не сомневался, что он в ближайшую неделю будет взят.
В темноте подали машины, и скоро мы были на аэродроме. Гул орудий прекратился, но над головой стоял рев многочисленных бомбардировщиков и штурмовиков, летевших на запад и возвращавшихся оттуда домой. Сотни, тысячи самолетов летели над нами. Никогда до этого мы не видели в воздухе столько самолетов!
Поднявшись в воздух уже после обеда парой с Куманичкиным, мы увидели многочисленные пожары. Как линия фронта, так и территория в глубине немецких позиций были покрыты очагами дыма. Воздух превратился в коричневую дымку. Даже на высоте 3—4 километров ощущался запах гари. Как ни удивительно, но везде были только наши самолеты. На высоте 5—6 тысяч метров группами по одной-две-три эскадрильи шли бомбардировщики Пе-2, Ту-2 и еще не виданные нами, сопровождаемые истребителями «Бостоны»[7] и Б-25. Внизу носились штурмовики. Возле них сновали юркие «яки».
Пройдя несколько раз над ними, мы увидели подходившую с запада группу немцев, но те, увидев нас, не приняли боя и начали уходить пикированием. Мы стали их преследовать, но немецкие истребители вскочили в облако дыма и растаяли. Пройдя дым, немцев нам обнаружить не удалось, развороты влево и вправо успеха не дали. Горючее было на исходе, и Куманичкин повернул домой.
Ведя наблюдение за задней полусферой, я мельком увидел, что мы проходим Одер, потом увидел лес, но аэродрома видно не было. Куманичкин сделал несколько кругов, но... аэродром исчез. Мы явно заблудились! Ситуация была не из приятных, учитывая, что горючего оставалось всего минут на 10 полета. В этот момент мы замечаем, как в стороне делает разворот самолет с выпущенными шасси. Все ясно – где-то аэродром. Мы пристраиваемся к самолету. Это «як»: сначала он шарахается от нас, но потом, видимо, увидев звезды, успокаивается и продолжает планировать. Садится он на поле возле опушки леса. Мы выпускаем шасси и заходим на ту же площадку, садимся и подруливаем к стоящим на опушке самолетам.
Встретили нас очень дружественно. Самолеты заправили, а нас повезли на ужин. За ужином все делились воспоминаниями, – у Куманичкина оказалось много друзей из его старой дивизии. Следующим утром мы перелетели на свой старый аэродром. Мы оба волновались, как нас встретят, – ведь вчера мы не вернулись с задания. Но Чупиков был спокоен. Оказывается, наш разговор по радио на КП слышали и поняли, что мы садимся на другом аэродроме.
С каждым вылетом видим мы, что пожары перемещаются все дальше на запад, и вот они доходят до Берлина и начинают охватывать его. Группы наших самолетов непрерывно летают над Берлином. Мы получаем задание не пропустить к Берлину ни одного немецкого самолета.
В воздух постоянно поднимаются пары самолетов. Подходит наша очередь, и мы поднимаемся в воздух. Я лечу на самолете Ла-7 с бортовым номером «27». На нем до этого летал дважды Герой Советского Союза Иван Никитович Кожедуб. Уехав по вызову командования в Союз, он передал самолет мне, и последние боевые вылеты я совершал именно на нем. Сейчас он находится в авиационном музее Военно-воздушной академии в Монино. Мы обходим Берлин с севера и идем на запад. Внизу наши войска, но пожаров почти нет: видимо, немцы перестали сопротивляться и торопливо отходят за Эльбу. Немецкие города и селения лежат чистенькие, с аккуратными линиями дорог и ровными квадратиками кварталов.
Впереди появляются черточки: первое звено, второе, третье... Всего шесть звеньев – это 24 «фокке-вульфа». Многовато для одной нашей пары! Но позади нас Берлин и штурмующие его наши войска – пропустить туда штурмовики нельзя. Куманичкин взмывает вверх и, пропустив первое звено, переходит в пикирование. Задача ясна: уничтожить ведущего группы. Он проносится мимо летящих сзади немецких самолетов и почти в упор открывает огонь. Мгновение – и «фокке-вульф» вспыхивает; я стреляю по его ведомому, – тот переворачивается и уходит вниз. Остальные сбрасывают бомбы и начинают маневрировать, пытаясь обнаружить остальные нападающие самолеты. В панике каждый самолет в воздухе кажется им противником.
Куманичкин повторяет атаку, стреляет по ведущему нового звена, тот накреняется и с дымом уходит вниз. Я стреляю по второму немцу, затем по третьему, – они также уходят вниз. Остальные немецкие самолеты бросают бомбы, поспешно разворачиваются и уходят домой. Мы их не преследуем, ждем подхода новых групп. Через некоторое время показывается новая группа.
Куманичкин повторяет атаку по ведущему, стреляет, но его атакуют. Я спешу отбить атаку, жму на кнопку стрельбы, но пушки молчат – все снаряды израсходованы. Делать мне нечего, немец приближается к Куманичкину – остается только таранить врага! Я лечу наперерез, но, когда остается несколько десятков метров, немецкий летчик оборачивается. Сквозь фонарь я вижу его лицо. Он резко переводит самолет в пикирование, и самолет уходит вниз.
