Леон Дегрель - Гитлер на тысячу лет
Сталин окончательно понял, что он не может равняться в тактике со своим победителем. Он больше не рисковал атаковать, пока его силы не достигли значительного перевеса над силами Райха.
Только тогда они смогли за счёт численного превосходства компенсировать тактическое превосходство бронетанковых войск Гитлера, всё ещё остающееся подавляющим весной 1942 г., но сокращавшееся по мере того, как молодые командиры Красной Армии, свободные от рутинного невежества своих старших коллег, благодаря настойчивости и толковому анализу поражений овладевали той стратегией, которая поначалу приносила Гитлеру победы, но в конце концов обернулась его поражением.
Летом 1942 г. легко верилось в то, что Гитлер, устремившись к южным границам советской России, в самом деле сумеет на этот раз одолеть русского колосса. Прорывы июля и августа 1942 г. произвели сильнейшее впечатление. Даже мы, сами в них участвовавшие, были опьянены собственными успехами. Мы мчались по прекрасным равнинам Дона, по полям, засеянным кукурузой и подсолнечниками трехметровой высоты, простиравшимся до края золотистого неба. С автоматом на шее, мы пересекали зелёные реки километровой ширины, разлитые у подножья холмов, возвышающихся над древними татарскими захоронениями и увитых гирляндами зрелой виноградной лозы. Мы делали по тридцать-сорок километров в день. За несколько недель правый фланг наступления продвинулся до окрестностей Сталинграда.
На правом фланге именно мы, переправившись через Дон, вышли к озёрам Маныча, которые ночами, благодаря причудливой игре лунного света на поверхности воды, напоминали поля, усыпанные миллионами призрачных ромашек. Верблюды вздымали свои облезлые горбы, стёртые как старая кожа. Облако пыли длиной в десятки километров тянулось за танковыми колоннами, за которыми двигались тысячи молодых пехотинцев с горлом нараспашку, распевающих во всё горло под лучами жгучего летнего солнца. В начале августа на другом берегу стремительных вод реки Кубани нашему взору открылись ослепительные гигантские пики Кавказских гор, с белоснежными вершинами, сверкающими как хрусталь. На лесных прогалинах, перед деревянными хижинами на сваях — для защиты от волков зимой — армянки доили огромных буйволиц, с шеями, свисающими серыми складками как боа. Мы продвинулись более чем на тысячу километров! Мы достигли границ Азии! Кто мог нас остановить?
Однако, на самом деле, мы не достигли ничего, поскольку, хотя мы и захватили землю, мы не сумели схватить за шиворот противника. Он ускользнул прежде, чем мы смогли взять его в окружение. Он испарился. Нам даже казалось, что его больше нет. Он объявился только тогда, когда мы оказались в ужасной дали от наших баз, почти достигнув конца нашего похода со значительными потерями — большое число раненных, искалеченных, больных дизентерией пришлось оставить по дороге. Лето кончалось. И только тогда, когда заморосили первые проливные осенние дожди, появились русские. Трагедия русской зимы должна была повториться во второй раз? И мы опять должны были всё потерять?
Осознав наконец, что мясорубка, подобная 1941 г., приведёт его к окончательному поражению, Сталин серьезно позаботился о том, чтобы его войска больше не попадали в ловушку. Ему было лучше потерять тысячу километров, чем пять миллионов людей, как в прошлом году. На войне пространство подобно гармони. Оно растягивается и сжимается.
Нам удалось захватить лишь золотистый воздух лета и голую землю. Рельсы железных дорог были разобраны на каждом участке в десять метров. С заводов было эвакуировано всё оборудование вплоть до последнего станка и последнего болта. Повсюду горели угольные шахты, причудливые всполохи пламени сводили с ума наших лошадей. В деревнях остались только согбенные от возраста старики, набожные и простодушные крестьянки, да пара светловолосых карапузов, играющих возле деревянных колодцев. На городских и сельских площадях нас встречали только ужасные статуи, всё время одни и те же, сделанные из бетона — Ленин с азиатским прищуром глаз, одетый как мелкий буржуа, да грудастая спортсменка с массивными бёдрами — два бетонных истукана.
С серьёзным сопротивлением мы столкнулись только гораздо позднее, как раз в тот момент, когда понадобилось отстоять завоёванное, овладеть нефтяными скважинами у персидской границы — подлинной целью нашего наступления на юг — в то время как Паулюс должен был окончательно отбросить русских на другой берег Волги, ставший границей Европы. Но и там советские войска внезапно упёрлись.
В эти последние недели, когда мы впервые почувствовали, что победа, то есть Россия, ускользает из наших рук, мною, как и многими другими, нередко овладевали приступы отчаяния. В ста километрах от турецкой Азии мы достигли высоких диких гор, неизведанных дубрав, сквозь которые можно было пробраться только с топориком, полных препятствий и затопленных осенними дождями. Танки остановились. Даже звери не могли пробраться сквозь чащу и околевали от голода под резкими ударами шквалистого ветра. Мы с огромным трудом пробирались сквозь этот насыщенный влагой лес, с вековыми деревьями, продираясь сквозь густые колючие кусты дикого терновника. Здесь царили русские, которые вовремя подготовили себе потайные убежища в густых зарослях или наверху в ветвях огромных деревьев. Повсюду они расставили нам сотни незаметных ловушек, из которых обстреливали нас.
Дожди, смешанные с первым снегом, перешли в настоящую бурю. Они разрушили за нашими спинами все переправы, возведённые по дороге. Эти мосты были нашей последней надеждой получить пищу и боеприпасы. Оставшись в одиночестве мы питались жёстким мясом лошадей, околевших неделю-две назад, трупы которых приносили бурлящие воды. Ножами мы измельчали их в нечто вроде черноватой кашицы.
От желтухи солдаты превратились в призраки, только на нашем участке, напротив Адлера и Туапсе, за несколько недель были эвакуированы двенадцать тысяч больных желтухой. От нашего Легиона, как и от многих других подразделений, осталась лишь бледная тень — седьмая часть прежнего состава! Изнеможённые мы обосновались на высоте в более чем тысяча метров на горных вершинах, выметенных ураганами, под деревьями, скрученным осенними ураганами. Русские подбирались ночью, ползком от пня к пню, приближаясь к нашим залитым водой окопам, служившим нам разделительной полосой. Мы позволяли им приблизиться на два-три метра. В темноте мы сходились в жестокой рукопашной. Днём стоял такой плотный заградительный огонь, что трупы погибших за ночь остались висеть на проволоке, пока через две-три недели у них не начали отваливаться головы, и нашим глазами открылось сводящее с ума зрелище высыпавшихся из гимнастёрок белёсых позвонков.
