Александр Костин - Сталин против партии. Разгадка гибели вождя
15 мая 1936 года Конституционная комиссия, утвердив проект основного закона, постановила передать его на рассмотрение ближайшей сессии ЦИК. Но прежде статьи Конституции ожидал фильтр партийного Пленума, намеченного на 1 июня. И опять мы сталкиваемся с любопытным совпадением. 20 мая Политбюро санкционировало ужесточение наказания сторонникам Троцкого: перевод ссыльных в лагеря с расстрелом наиболее активных почитателей Льва Давыдовича. Вслед за тем, в первый день лета, члены ЦК одобрили обе сталинские реформы — и избирательную, и структурную. Не ставился на голосование единственный пункт — об альтернативности выборов, хотя именно он мог стать рычагом, обеспечивающим не на словах, а на деле передачу власти от партии Председателю СНК СССР и депутатам Верховного Совета СССР. Понятно, почему Сталин поостерегся выносить на суд товарищей сразу и общую концепцию, и способ ее реализации. Ведь порознь преодолевать серьезную преграду легче, чем в паре. В конце концов, истинных большевиков мало волновало, какими будут государственные органы управления и порядок их ротации, лишь бы они по-прежнему отличались декоративностью и целиком зависели от ЦК ВКП(б). А вот любая опасность утраты политического доминирования неприемлема, а альтернативность выборов в Советы — из числа таких опасностей. Поэтому вести ожесточенный бой против нее оппонентам Сталина было целесообразнее путем уступки в менее важном — в вопросе о новой Конституции. Пусть восторжествуют провозглашаемые ею правила территориальных выборов народных депутатов, строгое разграничение полномочий СНК и двух палат, право населения на всеобщее, прямое и тайное голосование. Главное, чтобы не было состязательности, чтобы выдвигался один большевистский кандидат на одно вакантное место. Иначе от выборов к выборам влияние большевистской фракции в парламенте начнет уменьшаться и в какой-то момент сократится до ничтожной величины. Тогда командные высоты в Верховном Совете, в наркоматах займут другие силы, после чего ВКП(б) превратится в партию парламентской оппозиции, распоряжения трех высших коллегий которой— Политбюро, Оргбюро и Секретариата — станут необязательными для исполнения.
Как можно заметить, финал битвы за альтернативность выборов фактически предрешал успех или фиаско первого натиска Сталина на коллегиальность. Отсюда то пристальное внимание генсека к настроению членов ЦК, не спешивших по доброй воле соревноваться с кем-либо за голоса избирателей. И отсюда же вытекал непреложный вывод: заставить большевиков смириться с альтернативностью могут исключительно тотальные репрессии.
Пока речь шла о теории реформы, таковые не требовались. Сталин прибегал к относительно мягкому средству воздействия — тюремным срокам для сотни-другой приверженцев Каменева, Зиновьева и Троцкого. Теперь же, когда пришла пора подумать о практике реформы, уповать на эффективность ссылок и тюремных камер не стоило. Только расстрелы (и чем массовее, тем лучше) вкупе с лагерным рабством имели реальный шанс пробить брешь в фанатичной преданности ленинской гвардии принципу коллективного руководства. Причем жалеть нельзя никого — ни жен, ни детей, ни родню, ни приятелей, а НКВД должно получить полный карт-бланш на самые изощренные пытки. Потому что без погружения страны в жуткую атмосферу поголовного страха, инстинктивно подталкивающую каждого к автоматическому одобрению всех без разбора инициатив верховного вождя, у членов ЦК согласия на отказ от власти не вырвать.
С осуждения Каменева и Зиновьева 19–23 августа 1936 года маховик массовых репрессий и закрутился. 24 августа шестнадцать участников широко разрекламированного процесса расстреляли. Тогда же стали арестовывать или подвергать травле прочих оппозиционных деятелей 20-х годов, в первую очередь, попадавших в черный список презренных убийц и шпионов — Радека, Пятакова, Муралова, Сокольникова, Рыкова, Бухарина. Бухарина, правда, Коба попытался спасти, отпустив в январе 1936 года за границу в командировку с несомненным намеком: не возвращайся. Но Николай Иванович намека не понял, вернулся и неизбежно угодил под жернова НКВД, которое 26 сентября 1936 года возглавил секретарь ЦК ВКП(б) Н.И. Ежов, двойной тезка «любимца партии».
Между тем 5 декабря 1936 года VIII Съезд Советов официально утвердил текст новой Конституции, поручив ЦИК СССР разработать выборное законодательство и назвать дату выборов. Медленно, но неуклонно внешне незаметное противостояние Сталина с ЦК приближалось к кульминации, и посему карательный аппарат поэтапно усиливал давление. 23–29 января 1937 года второй громкий процесс, «процесс семнадцати»— Пятакова, Радека, Серебрякова, Сокольникова и других — приговорил к высшей мере наказания еще ряд видных оппозиционеров (кроме Радека и Сокольникова). Приговор тотчас привели в исполнение. Затем черед дошел до Бухарина с Рыковым, судьбу которых решил одиннадцатидневный Пленум ЦК 23 февраля— 5 марта 1937 года. 27 числа товарищи по партии выдали обоих знаменитых соратников Ленина, кандидатов в члены ЦК, на заклание. Значит, подчиненные Ежова «трудились» в поте лица не напрасно. Впрочем, Сталин не торопился с вынесением законопроекта на голосование. Продолжал держать паузу. Жданов на том Пленуме лишь пообещал, что выборы пройдут осенью или зимой, что они, безусловно, будут альтернативными. Генсек не хотел рисковать зря, желая ударить наверняка, потому ждал, когда напряжение в обществе от развернувшейся повсеместно охоты на ведьм достигнет оптимальной точки. Наконец, в мае 1937 года вождь осторожно прозондировал подопечных: методом опроса поинтересовался, согласны ли они изгнать из ЦК с десяток неблагонадежных коллег — Кабакова, Рудзутака, Элиаву, Уханова, Гамарника, Тухачевского, Уборевича и Якира. Члены ЦК не возразили, прекрасно понимая, что обрекают восемь человек на смерть.
По-видимому, степень страха поднялась до требуемого уровня и час созыва «исторического» Пленума пробил»[40]. Об этом говорит тот факт, что все средства массовой информации дружно ополчились на «врагов народа», по стране проходили в массовом порядке собрания трудящихся, требующих сурового наказания «изменникам Родины». Начало широкомасштабной политической акции по преследованию «врагов народа» положила скромная заметка в пять строк петитом под рубрикой «Хроника» на последней, шестой полосе «Правды» от 1 июня 1937 года: «Бывший член ЦК ВКП(б) Я.Б. Гамарник, запутавшийся в своих связях с антисоветскими элементами и, видимо боясь разоблачения, 31 мая покончил жизнь самоубийством». А десять дней спустя, появилась главная информация под обычным для таких случаев заголовком «В прокуратуре СССР»:
