Сигизмунд Дичбалис - Зигзаги судьбы
Неожиданно Пражское радио начало передавать, что все мы, власовцы, являемся изменниками Советской власти и её врагами. Мы прекрасно знали, что город кишит советскими агентами. С одним нам пришлось беседовать лично, и когда мы его передали в штаб разведки, уже знали, что советские танки готовятся к прорыву в город. Отношение жителей к нам резко изменилось, исключая тех немногих, которые работали вместе с нами, и нам стало понятно, что надежды на приход американской армии раньше советской уже не существует. А мы ведь рассчитывали именно на это!
Ночью 7 мая Буняченко приказал уходить из Праги. Наша маленькая группа с Феофановым размещалась в одной из брошенных немцами квартир, в четырёхэтажном доме, недалеко от большого моста через реку Влтаву. Рано утром 8-го мая мы оставили её.
Феофанов приказал мне в последний момент снять с поста дежурного наблюдателя. Он объяснил наше положение, наш предполагаемый маршрут к месту встречи отряда и, посоветовав держаться отдельно и избегать встречи с вездесущими теперь советчиками, в сопровождении Гришки и ещё нескольких разведчиков вышёл на улицу.
Наблюдательный пост находился на крыше здания. Рассовав по карманам курево, кусок хлеба и два пакетика походного рациона, я обвёл глазами комнату, где мы провели последнюю ночь — не забыто ли что?
На тумбочке возле кровати лежала малюсенькая коробочка в форме Библии и внутри была миниатюрная фигурка Божьей Матери. Я рассматривал её ещё вчера вечером. За все фронтовые дни я не разу не присвоил себе чего-либо, кроме еды, — и то только, чтобы утолить голод.
Так и в этот раз я вышел на лестницу, по пути на крышу, оставив всё на месте.
Но как только моя нога переступила порог квартиры, я почувствовал, что-то необъяснимое, какая то сила против моей воли, ну просто повернула меня и заставила вернуться в комнату, где лежала миниатюра.
Я взял её в руки, чтобы взглянуть на неё ещё раз. В этот момент за стеной прогремел сильный взрыв снаряда. С потолка посыпалась штукатурка и выходная дверь пролетела через коридор. Придя в себя от этой неожиданности, перешагивая через кирпичи, перила и другие обломки, я подошёл к месту, где была дверь на площадку лестницы. Зиял только большой пролом там, где я должен был быть, если «что-то» не заставило меня вернуться за фигуркой Божьей Матери.
Я храню эту фигурку до сих пор.
Фигурка Божьей Матери, спасшая мне жизнь
НА ЗАПАД!
Сняв с крыши наблюдателя, его звали Станислав Гутчас, он был литовцем по происхождению, мы оба через задний ход выбрались на улицу. Всё ещё была слышна отдельная перестрелка, и мы, не теряя времени, пошли догонять Феофанова и его группу.
Теперь я уже не помню, как и куда мы шли. Догнать нашу группу так и не удалось. По выходе из Праги, как и советовал наш капитан, мы держались просёлочных дорог, продвигаясь к юго-западу. Проходя мимо какого то амбара мы услышали окрик. За углом амбара сидел американский солдат на ступеньках, подзывая нас пальцем.
Ну, нам повезло, мы попали в расположение американских войск!
Но не тут то было! Без всяких эмоций, не обращая внимания на наши попытки объяснить ему по-русски и по-немецки, что мы не немцы, солдат указал нам направление, по которому нам предлагалось следовать. Мы подошли к селу, где нас встретили другие солдаты-американцы, на этот раз чернокожие. Они с видом, что им всё это уже надоело, разместили меня и Станислава по разным сараям. Автоматы у нас отобрали, но мой 95 пистолет, который я носил без кобуры за поясом, остался при мне, нас не обыскивали.
В моем сарае уже было несколько немцев. Я чувствовал себя неловко в их компании, ведь у меня было «рыльце в пуху». На мне была форма со знаками различия РОА, а они знали хорошо, кто потрошил их в Праге. Наступила ночь. Немцы зарылись в солому, шёпотом переговариваясь между собой. Я задремал.
Часа в три утра, взглядом обмерив вентиляционное отверстие в задней стене, и вскарабкавшись с помощью вбитых в стену крюков и скоб к отверстию, я протиснулся в него и почти упал на земляной вал снаружи. Всё было тихо. Ни души и ни звука. Еле-еле разбираясь в густом тумане, где дорога, я отправился в путь опять.
Под утро, устав, как собака, от ходьбы в серой массе, обволакивающей меня, как мокрая простыня, я присел и не заметил, как уснул. Свежий утренний воздух заставил меня проснуться, когда уже начало всходить солнышко. Пожевав немного хлеба с шоколадом и оглядевшись вокруг, я стал прикидывать, куда направить мои шаги. Дороги не было. Я сидел в кустах.
Солнце уже взошло над холмом по ту сторону долины и, обогреваясь в его лучах, я соображал, что вот здесь восход, а вот туда, на запад, надо двигаться, чтобы избежать встречи с Красной Армией. «Почему избегать? Ведь свои же? Русские! Среди них, может, найдутся старые друзья. Может быть, поймут, что я не против них, а только против этого проклятого, натворившего так много зла режима?» Эти мысли, как сон, прошли через мое сознание. Суровое настоящее унесло их, как сон. Вспомнилось, как в сарае, из которого мне удалось убежать, двое немцев, наверно, из сочувствия ко мне, шепотом предупредили меня, что мой нарукавный знак «РОА» необходимо удалить. Они шли через лес позади группы власовцев, откуда-то выскочили красноармейцы и окружили этих нескольких бедняг. Немцам удалось залечь. Перед их глазами последовала сцена, которую выдумать было нельзя. На власовцев посыпались вопросы, задаваемые молодым сержантом, тыкавшим дулом автомата в нашивку «РОА», затем последовали ругательства и пинки, и все они были пристрелены на месте.
Нарукавный знак РОА
Хотя тех солдат и можно было понять — ведь им, шедшим со своим автоматом, наверное, от Сталинграда до Праги, внушили, что мы враги, изменники и продажные шкуры, с которыми считаться нельзя.
Вот тот сержант, занятый своим делом в разведке, и прихлопнул «врагов Родины». Понять его можно, но попадаться ему под руку нельзя! Надо идти на запад! И тут мне вдруг вспомнился другой эпизод. Второй день в Праге. Все ещё идёт перестрелка. Из окна дома, где мы переночевали, я вижу, как через мост проезжает телега с телами наших убитых, прикрытых плащ-палаткой, за телегой идёт группа пленных немцев. Все держат руки над головой. Внезапно с обочины выскакивает чех в гражданском и хватает шедшего с его стороны пленного, указывая ему снять с пальца понравившееся кольцо. Немец делает все усилия, но кольцо не снимается. Чех вынимает из штанины тяжёлый нож, что-то вроде нашей финки, и полурубит, полурежет немцу палец, стаскивает кольцо, а обрубок бросает ему в лицо. Хорошо помню, как ужаснувшись происшедшим, я успокоил себя мыслью, что, мол, в семье не без урода, чехи все же хорошие люди. Как я ошибался! Следующие дни показали что и у чехов, как и у людей других национальностей, много мерзавцев и садистов.
