Тамара Катаева - Анти-Ахматова
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 399
Как шикарно. Не устаю повторять, что муж у Ахматовой был один. Остальные не женились. Но Ахматова не поправляет.
Вечер Ахматовой в Доме Академиков.
Тут я снова увидела ее такой, какой не видала давно. Она была вся в белом, великолепная, с прекрасным лицом — с таким лицом, что все остальные вокруг казались рожами, чем-то нечеловечьим. Академики слушали хорошо. Она читала глубоким, лебединым голосом, без напряжения — только иногда трамвай заглушал ее. <…>
«Какое навозное занятие — выступать», — сказала она. <…>
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 448
Мы сошли у сквера, а потом все пошли к ней. Около двенадцати простились и поднялись. Раневская поднялась с нами. Но у ворот она вдруг вспомнила, что оставила у NN какие-то вещи (зонтик) — и вернулась. Я не сомневаюсь, что она пошла ночевать.
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 449
«И сколько пошлостей приходится выслушивать бесплатно! Вчера Благая все спрашивала меня: почему вы не прочли хлыстик и перчатку?»
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 449
Столько пошлостей выслушивать, сколько их было написано. И не бесплатно: а пайки, а комнаты, а машины из ЦК?
Наконец, пришла NN, надела новый халат, поднесенный Раневской, легла и сказала: «Делайте с книгой что хотите».
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 452
Чуковская составляла ей сборник.
Я подала папино письмо в воскресенье утром, а во вторник NN прислали пропуск в распределитель ЦК и талон на обеды в Дом Академиков.
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 254
Вчера я переехала в большую хорошую квартиру (2 комнаты). Приезжай погостить.
Анна Ахматова — письмо Ирине Пушной в Самарканд.
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 86
На зуб попалась Беньяш. NN с активной помощью Раневской просто возненавидела ее. NN сначала была с ней очень дружна, а теперь при упоминании ее имени каждый раз произносит что-нибудь унижающее: «такая бездельница», «лгунья» и пр. «Беньяш сделала мне страшную гадость, но я связана словом и не могу объяснить, в чем дело». Сделать — едва ли, сказать что-нибудь непочтительное могла.
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 446
NN откликнулась очень горячо и строго и произнесла один из своих великолепных грозных монологов: «Зак говорил, что в эмиграции к каждой фамилии, как у испанцев «дон» механически прибавлялось «вор» — до того люди дошли. Вот и у нас скоро будет: воровка Чуковская, воровка Ахматова… Будет, уверяю вас!..»
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 439
Похоже на «бездельница Беньяш», «лгунья Беньяш», правда?
Чуковская называет это эмигрантской грязищей. Я — лагерными нравами.
Раневская сама по себе меня не раздражает, но наоборот: ум и талант ее покорительны. Но рядом с NN она меня нервирует. И мне грустно видеть на ногах NN три пары туфель Раневской, на плечах — платок, на голове — шляпу… Сидишь у нее и знаешь, что Раневская ждет в соседней комнате. От этого мне тяжело приходить туда.
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 466
Юноша-танкист у NN. Присланный с письмом. Двадцать три года, серьезный, измученный. Совсем неинтеллигентный, но тонкий. «Как странно, что здесь танцуют. Хорошо бы, если бы этого не было». Сорванный голос. Возвращается на харьковское направление. «Я был в атаке два раза. После первого кажется, что больше уже не пойдешь». Братское чувство. Хочется обнять его и плакать. <…>
Я была утром 25-го: Раневская подавала ей картошку, духота, полутьма. Тяжело это.
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 448
Вчера вечером, полумертвая от боли в ногах, я пошла к NN. Сначала ее не застала — потом она пришла, провожаемая Раневской. Мы остались одни. Обе были вялые, хотя NN красива и приветлива.
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 469
Вялая, красивая — такой описывают новобрачную на «второй день».
А вот так начинался «конец приличий» с Чуковской:
С трудом выбрала время, пошла вечером к NN, не была два дня. Через пятнадцать минут разговора вошла Раневская: «NN, вы не передумали идти в парк?» — «Нет». Поднялась и ушла, не извинившись. Что это? Нарочно, или просто небрежность? Ведь она такой вежливый человек, может ли она не понимать, что это невежливо? За что? По-видимому, за то, что я очень сильно ее люблю.
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 470
Прочла «новые строфы» — ах, какие! Отповедь вязальщицам всех мастей и оттенков.
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 471
Вот что ее волнует.
Иногда у Хазиных ее ждала Раневская, и тогда она торопилась. Но чаще сидела долго.
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 472
NN третьего дня уехала в санаторий.
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 474
По-видимому, заговор мой с Радзинской удался: Радзинская ходила к Пешковой, чтобы NN продлили пребывание.
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 476
Посвежевшая, похорошевшая. Спокойная и очень грустная. Я не видела ее очень давно и наново поразилась eй, как чуду. Ее наглядно во вне выраженному величию.
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 477
«Меня выписали. Я взяла чемоданчик, спустилась вниз. Тут меня вдруг нагнала сестра и говорит, что я оставлена еще на месяц. Но я как раз не из тех людей, кого можно «выписывать и оставлять, и опять выписывать», — сказала я и уехала».
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 478
Если бы она не была симулянткой, она бы осталась продолжить лечение.
Соперничество двух скомпрометировавших ее женщин с определенной репутацией: Беньяш и Раневской. Разговоры только о том, кто компрометирует больше. О Беньяш:
«Сидит со мной на концерте и кладет руку на спинку моего стула».
Как дальнобойщик. То есть Ахматова все это видела.
