Ариела Сеф - Рожденная в гетто
В квартире, кроме него, было еще три семьи. Рядом со мной в двух комнатах жила первая семья знаменитого летчика Прокофьева. Их интересовало, что же это за девчонка, ей все время кто-то звонит: то родители из Каунаса, то подруга из Парижа. Появился еще и брат, который поступил в МЭИ. А тут мне особо повезло: пришел участковый милиционер. Сказал, что ищет хозяина комнаты. У меня даже прописки не спросил, хотя она у меня еще была. Как только она закончилась, хозяин мне комнату сдавать перестал.
Через знакомых нашли еще одну комнатку, вернее, отгороженный угол. Я обещала хозяйке прописаться, но обещание сдержать не смогла.
У тети Тамары уже никак нельзя было пожить: там выросли сыновья, толкались целыми днями певцы и певицы, шли репетиции.
Мне пару раз находили еще жилье, какие-то убогие комнатки. Из-за прописки отовсюду надо было съезжать.
Какое-то короткое время я провела в квартире Ларисы. Муж уехал к родителям на дачу в Серебряный Бор, а бабушка, которая ее и воспитала, устроилась на кухне.
Учеба подходила к концу. Лариса позвонила ректору института. Теперь это была крутая Марфута Бородулина. В прошлом разведчица. Лариска говорила с ней на равных и просила по телефону принять меня в аспирантуру; обещала все утрясти с отцом. Бородулина ей ответила (я сама слышала), что никакой папа ей не поможет и что эту жидовку, пробывшую столько лет во Франции, ни за что не возьмет.
– Потом все так поступят: будут выходить замуж за каких-то иностранцев, уезжать, возвращаться – и в аспирантуру. Ничего себе прецедент! Пусть думают, прежде чем покидать Родину. А чего это она вдруг вернулась?
Что-то недоброе, видимо, промелькнуло в ее мозгу.
– И вообще, ты в это дело не лезь.
Зато я получила предложение от китаистки, профессора Позднеевой, поступить в аспирантуру в Институт восточных языков на китайское отделение. Ей нужен был человек, хорошо знающий французский язык и французскую литературу. Она в то время занималась влиянием конфуцианства на французских энциклопедистов.
Для начала надо было перевести с латыни Папскую буллу Пия II, затрагивающую как раз эту тему. Латынь я уже порядком подзабыла и попросила перевести маму. Мама это сделала довольно быстро, и профессор Позднеева была мной безмерно довольна.
Один у меня был небольшой недостаток: я не знала ни одного слова по-китайски, ни одного иероглифа. Но Позднеева нашла мне китаянку – учительницу из своих аспирантов и убедила всю комиссию, что очень скоро, к концу первого семестра, я уже буду достаточно знать китайский, а в остальном у меня прекрасный уровень.
Друзей у меня появлялось все больше и больше, а жилья все не было. Через подругу Жанну я познакомилась с Никитой Кривошеиным. Он помог мне получить переводы в «Прогрессе»; познакомилась с художниками нонконформистами. А кто еще не побоится общаться с девчонкой, не понятно зачем вернувшейся из Франции, с неясной биографией?
Подружилась я с Аней Козловской, дочерью певца Ивана Козловского. Ее мама, актриса Галина Сергеева, разрешила мне пожить у них на улице Горького в Аниной части квартиры. Но им всем, по-моему, это тоже надоело. И решительная Анина мама нашла выход: выдала меня фиктивно замуж за своего доброго друга. Она была любовью его жизни, и он пошел на этот «страшный» поступок. Это была наша большая тайна.
Преподавательница Алешникова слово сдержала: меня сразу приняли в МГУ на кафедру иностранных языков естественных факультетов. Приняли в середине учебного года, правда, почасовиком. Дали сразу группы отъезжающих на разные стажировки за границу аспирантов и ученых. Я должна была их быстро натренировать в разговорной речи. Кроме того, у меня появилась группа профессоров на юрфаке, интересующаяся французским языком и культурой. Профессор Мишин прибегал на костылях, чтобы, не дай бог, не опоздать на занятия. Они все хотели быть моими учениками. Для них это был отдых и даже развлечение.
– Пусть студенты завидуют, что у нас такая преподавательница !
По молодости я не запомнила все фамилии, а зря. Уж какие они пели дифирамбы моему французскому и внешнему виду! У меня появилось и несколько частных уроков. Дочь академика Мандельштама, две аспирантки-математички из Грузии и их научный руководитель. Сыпались предложения с разных курсов иностранных языков. Появились женихи. Я плавно влилась в культурную жизнь столицы.
Появилась у меня и близкая подруга актриса Оля Яковлева, так что все спектакли в постановке Анатолия Васильевича Эфроса я смотрела по несколько раз.
Я сняла комнату в доме «Молодой актер» на улице Чехова, потом удалось даже снять отдельную квартиру рядом с метро «Молодежная». Уезжать мне уже никуда не хотелось, да и зачем? Я работаю, дружу с художниками, читаю самиздатовские книги, хожу в консерваторию. Подруга Соня Ардашникова приводит мне на день рождения Галича, который целый вечер у меня пел. Я знакомлюсь с Романом Сефом, передавая ему фотографии его умершего друга и однолагерника Юло Соостера.
И вдруг мои родители с братьями решают все же уехать из СССР. Я отказываюсь, но они меня не оставят. Ни за что. И вообще, я со своим здоровьем должна вести себя как чемодан. Куда возьмут, туда и поеду.
Брат уже ушел из аспирантуры Первого мединститута, мать – с работы. Отец отказался от заведывания отделением. Они решили. Опять куда-то уезжать, когда у меня все хорошо. Нет, чтобы раньше. Именно сейчас надо ехать неведомо зачем.
Во всяком случае, я достала из тайника свой французский паспорт и с ужасом пошла в консульство, не дай бог, милиционер на входе увидит, что он просрочен.
В консульстве мне довольно обыденно объяснили, что они не имеют никакого отношения к выходцам из Прибалтики и надо ехать в Ленинград.
Такой же страх был и в Ленинграде, но консул там оказался очень хорошим человеком. Он понял мои переживания и обещал все французские документы переправить на адрес моей подруги Нели, и выдал мне Лесе Пассе (Laisser Passer) сроком на целых три месяца, а фотографии на этот документ мы поехали делать вместе на его машине, чтобы лишний раз одной в консульство не возвращаться и не светиться перед милиционером.
По этому документу, который я хорошо запрятала, уже можно было спокойно въехать во Францию.
Китти
Китти – это наша собака. Китти большая умница и талант, и если бы она была человеком, то закончила бы, вероятно, философский факультет или, в крайнем случае, МГИМО. Породу ее не установили, ни при жизни, ни после.
Однажды на улице Алабяна я увидела старика с девочкой, и рядом бежала собачка. Она была с длинной пуделиной шерстью на спине цвета соль с перцем, с ушами спаниеля, с бородой терьера и с благородной сединой в челке. Ростом со среднего пуделя.
