Леонид Красин. Красный лорд - Эрлихман Вадим Викторович

После гибели Шмита выяснилось, что он через сестру Екатерину, имевшую по доверенности право распоряжаться его средствами, завещал все свои капиталы большевистской партии. Семейный поверенный в делах Николай Андриканис, близкий к революционерам, немедленно сообщил об этом Красину, который, как партийный «кошелек», не мог остаться в стороне от дела. Непреклонный обличитель большевиков Ю. Фельштинский утверждает, что именно он подстроил убийство юноши в тюрьме. Ссылаясь на меньшевика Н. Валентинова, он пишет, что Шмит был опасен еще и тем, что следователь «расколол» его и заставил давать показания: «Он назвал фамилии рабочих, получивших через него оружие, назвал и других лиц, говорил о Савве Морозове и его субсидиях революции». Правда, материалы дела Шмита не сохранились, и Валентинов (а за ним и Фельштинский) только пересказывал слухи. Невозможно представить, чтобы агенты Красина пробрались в строго охраняемую Бутырку, так что юный миллионер, действительно страдавший наследственной психической болезнью, почти наверняка сам лишил себя жизни. Но для большевиков его смерть стала настоящим подарком: хотя пламя революции практически потухло, им требовались деньги, чтобы разжечь его снова, а до этого как-то выжить в эмиграции.

^{Красин (крайний справа) с членами Общества электрического освещения в Петербурге. 1905 г.}

Еще в мае 1906 года в Стокгольме завершился Четвертый съезд РСДРП, где большевики, умерившие свои амбиции после спада революционной волны, согласились вновь объединиться с меньшевиками и уступить им лидирующие позиции в новом ЦК. Однако Ленин не собирался сдаваться и тайно учредил собственный ЦК, получивший позже название Большевистского центра. Вначале он именовался «финансовой группой», что точно отражало его главную цель — добывание денег для партии. Причем только для ее большевистского крыла — делиться с меньшевиками не планировалось. В «группу», или «тройку», как ее еще называли, входили Ленин, Красин и Богданов, причем из них только Красин тогда находился в России. Вновь, как и весной 1905-го, на него легла вся тяжесть организации партийной работы — и при этом «товарищи» из-за границы постоянно требовали денег. Как мы увидим далее, в основном их добывали с помощью дерзких ограблений и терактов. Но раз уж представился случай добыть средства «без шума и пыли», получив наследство, грех был им не воспользоваться.

Вероятно, на капиталы Шмита большевики зарились уже после его ареста и даже раньше: юноша вел себя так неосторожно, что судьбу его было нетрудно предсказать. По завещанию его отца, фабрику на Пресне и мебельный магазин в Неглинном проезде следовало продать, а деньги разделить поровну между четырьмя детьми, как и прочее имущество, включая долю в Товариществе мануфактур Викулы Морозова. Хоть фабрика и сгорела, общая сумма наследства была немалой — по мнению британского исследователя Дж. Биггарта, оно достигало 258 тысяч рублей, причем большевики решили не ограничиваться долей Николая, а получить все целиком. Для этого требовалось, чтобы все оставшиеся наследники передали деньги партии, однако к тому времени в России приняли новый закон о наследстве. Согласно ему, в отсутствие письменного завещания законным наследником считался только младший брат Николая Алексей, которому еще не исполнилось 21 года, поэтому его вступление в права наследства было отложено.

^{Первый номер газеты «Новая жизнь»}

В недрах Большевистского центра была разработана новая операция. Брата Шмита предполагалось заставить отказаться от наследства, а сестер выдать замуж за членов партии, чтобы те могли законно распоряжаться деньгами. Для этого были выделены самые видные партийные женихи — в мужья 23-летней Екатерине наметили того же Николая Андриканиса, с которым она, вероятно, уже находилась в романтических отношениях. Елизавете, которой едва исполнилось 17, достался 25-летний большевик Виктор (Арон-Шмуль) Таратута, который во время Декабрьского восстания заведовал партийной кассой в Москве, а позже стал секретарем Московского комитета. Их роман тоже оказался отнюдь не фиктивным, и скоро Таратута с несовершеннолетней невестой стали жить вместе. Репутация у него при этом была довольно скверной: такие видные большевики, как Богданов, подозревали его в работе на охранку, а член МК Н. Рожков называл «прожженным негодяем». Однако Ленин взял Таратуту под свою опеку, а на Пятом съезде партии в Лондоне даже выдвинул его кандидатуру в ЦК, а заодно и в тайный Большевистский центр. Это делалось именно для того, чтобы получить с его помощью наследство Шмита, чего Ленин и не скрывал, говоря тому же Рожкову: «Вот, вы, скажите прямо, могли бы за деньги пойти на содержание к богатой купчихе? Нет? И я не пошел бы, не мог бы себя пересилить. А Виктор пошел… Это человек незаменимый!»

^{Члены Петербургского Совета рабочих депутатов А. Парвус, Л. Троцкий и А. Дейч в тюрьме. 1905 г.}

Лондонский съезд открылся 30 апреля (13 мая) 1907 года, и Красин планировал отправиться туда сразу после намеченного на 1 мая заседания финансовой комиссии Московского областного бюро партии: там должны были обсуждать и вопрос о шмитовском наследстве. Заседание состоялось на квартире Андриканиса, но в самом его начале явилась полиция, арестовавшая самого хозяина, его невесту Екатерину Шмит и всех остальных — Красина, Алексея Рыкова, Ивана Саммера и других большевиков. Красин, как обычно, вышел из воды сухим, убедив полицию, что зашел к Андриканису как обычный клиент. Тот едва не загремел в Сибирь, но адвокатские связи сыграли свою роль: в августе он вместе с освобожденной под залог Екатериной отбыл в Вену, а оттуда в Париж.

Вскоре после этого (вероятно, 12 августа) Ленин, Таратута и Постоловский встретились в Выборге с младшим братом Шмита Алексеем и его адвокатами. Есть версия, что на встрече присутствовал и Красин, но, по словам бывшего там в качестве посредника социал-демократа С. И. Шестернина, он остался в Петербурге. Тот же Шестернин пишет, что Таратута сразу же «резким металлическим голосом» заявил, что «устранит» любого, кто будет мешать получению денег. Ленин тут же дернул его за рукав, но дело было сделано: побледневшие адвокаты кольцом окружили Алексея и увели с собой. Через несколько дней они сообщили Таратуте, что младший Шмит отказывается от наследства в пользу сестер. Но радоваться было рано: Андриканис, женившийся за границей на Екатерине Шмит, деньги в партийную кассу отдавать не торопился. Взбешенный Таратута в ноябре навестил супругов в Ницце и пообещал убить обоих, после чего Андриканис пожаловался в ЦК. Огласка была особенно неприятной для большевиков — выяснялось, что они, несмотря на все декларации о единстве партии, тайно присваивают деньги, полагающиеся обеим фракциям.

В декабре 1907-го в Париже открылся третейский суд, заседавший до июня следующего года; Красин, уехавший к тому времени из России, участвовал в нем как представитель Большевистского центра. В итоге суд обязал Екатерину выплатить большевикам 65 тысяч рублей, уплатить долги брата, а также выдать 17 тысяч рублей брату Алексею. Первую часть транша, 35 тысяч рублей, Андриканис должен был передать Красину в Париже не позднее 6 августа, однако московский суд затягивал вступление Екатерины в права наследства. 26 июля 1908 года Красин раздраженно писал Горькому и Марии Андреевой из Женевы: «Этот прохвост Андриканис опять пустился на разные извороты, чтобы 6 авг. либо не заплатить 35 тыс., либо уплатить их путем перевода из Морозовской конторы на имя Елиз<аветы> Павл<овны>, что для нас вполне неприемлемо, так как компрометирует эту последнюю перед родственниками и может послужить поводом для установления над ней какой-либо опеки».