Артем Драбкин - Я дрался на «Тигре». Немецкие танкисты рассказывают
1. Пересечь на запад Богемский лес пешком маленькими группами.
2. Избегать дорог, потому что охотящиеся на нас американцы избегают леса и держатся в основном на дорогах.
3. Старую государственную границу переходить по гребню Богемского и Баварского леса как можно дальше на запад, чтобы невозможно было определить, идем ли мы с западного или с восточного фронта.
Его совет себя оправдал.
10 мая после обеда опушка леса у деревни Добруш опустела. После последнего построения и роспуска каждый был предоставлен самому себе. Мы последовали совету пересекать американские заградительные линии пешком и маленькими группами, хотя известно выражение, что танкист теряет в своей самооценке ровно столько, сколько пройдет пешком. К сожалению, немногие товарищи последовали этому совету. Они поехали дальше на запад и в горной местности с плохой видимостью были захвачены американцами. За свое легкомыслие они расплатились русским пленом. Я пошел с маленькой группой солдат. У меня был запас продовольствия, карта, бинокль, компас и пистолет. Вечером, было еще светло, мы увидели первую заградительную линию, она шла с севера на юг, вдоль дороги Прахатитц-Кристианберг. На кладбище в Оберхайд мы дождались темноты и попытались определить количество и местонахождение постов. Американцы сделали это для нас простым. Они ездили на джипах с полным светом. На постах они останавливались и болтали. В лучших традициях пехотной тактики мы подползли к дороге. К сожалению, перед ней была канава. Препятствие в один метр высотой мы преодолели прыжком, не без шума, и промчались мимо американского караульного. В испуге он смог только что-то пробурчать и лишь спустя некоторое время бесцельно и безрезультатно выпустил нам в спину магазин своего пистолета-пулемета. Первый шаг к свободе удался. К сожалению, в темноте у дороги я неудачно зацепился за сук и потерял продукты и бинокль. Нашу группу мы найти не смогли, со мной остался только «Буби» Боелер из 3-й роты, которого так прозвали из-за его еврейской внешности. Ночь, которую мы провели спрятавшись под елью, была очень холодной. Кроме легкого каменно-серого танкового комбинезона у нас не было никакой теплой одежды. Мы пересекли горный массив Кубаны [Боубин], высотой 1100 метров, частично покрытый липким снегом. Здесь, в лесу, мы были в безопасности. Американцы очень неохотно покидали дороги и выходили из джипов. Наши желудки начинали урчать. Здесь и там мы встречали хутора, где нам давали немного еды. Потом мы спустились в цивилизованную местность и оказались недалеко от Цвизеля в Бухенау.
Наша группа выросла, ко мне, как обладателю компаса и карты, присоединились солдаты из других частей. После 100-километрового марша по бездорожью нам нужен был отдых. Деревня была переполнена беженцами, мы ненавязчиво смешались с ними. В замке графов Экс мы смогли переодеться в гражданское.
Когда в деревню приезжали американцы, мы, предупрежденные нашими дозорными, уходили в лес.
Тем временем была уже середина мая, наступило время прорываться. Чтобы перемещаться легально, надо было иметь свидетельство о демобилизации от союзников, иначе можно было попасть в плен. Моей целью был Ганновер.
Наша группа стала слишком большой и легкомысленной, мы направились на запад, в направлении Регенсбурга. Боелер хотел к своим родителям в Шветцинген. Мы встретили группу школьников, эвакуированных из города [Kinderlandverschickung], с их воспитателем. «Буби» Боелер, в коротких штанах, по внешнему виду подходил к этой группе, и я уговорил его к ней присоединиться. Он так и сделал и в конце июня благополучно оказался дома. В этом ему помог документ, выданный каким-то разумным бургомистром.
Моей следующей целью был Штаффельштайн. Туда ушла семья Ханса фон Хагемайстера. Я надеялся там ее найти. Теперь я шел один.
Проблемой было питание. Район между Баварским лесом, Дунаем и Регеном, по которому я двигался на запад, был переполнен бывшими военнослужащими Вермахта, беженцами и Ди-Пи (Displaced person – перемещенные лица: насильно увезенные и отпущенные военнопленные с востока). Всем хотелось есть. Ди-Пи получали хорошее питание от американской армии или от UNRRA (The United Nations Relief and Rehabilitation Administration – Администрация помощи и восстановления Объединенных Наций). Две другие группы, немецкие солдаты и гражданские, зависели от милосердия местного населения. В эти недели я встретил большую готовность помочь. Хотя для «идущего народа» в администрациях коммун были продовольственные карточки, действующие один день, но, чтобы получить их, нужен был «документ». Также можно было что-то купить, но для этого нужны были деньги. Я не помню, были ли вообще они у меня. Поэтому основой моего питания были дружелюбные просьбы о какой-нибудь еде.
На второй день Троицы роскошный обед в богатом крестьянском доме недалеко от Ниттенау в Гаубоден чуть не стал моей судьбой. Наевшись под завязку, а была жареная свинина с кноделями и консервированные сливы на десерт, я, расслабившись, шел по извилистой лесной дороге. Появившийся, как по волшебству, ниоткуда американский джип стоял в пяти метрах от меня.
Мне помахали и сказали come on, я должен был подойти к джипу. Я перепрыгнул через канаву и исчез в подлеске. Это было так быстро и неожиданно для американцев, что они не успели схватиться за оружие.
Я был в безопасности. Этот день начался так хорошо и мог закончиться очень плохо.
Как мы позже поняли, многие американские части не имели возможности проявить себя на войне, а теперь война закончилась, и охота за немцами стала у них чем-то вроде спортивного соревнования. Поэтому она была такой интенсивной.
Потом лес закончился, я шел по лугу, на котором было полно ледниковых валунов, чтобы исчезнуть в следующем лесу. Внизу справа, в долине, на расстоянии 200 или 300 метров, была дорога. До леса оставалось метров 100, я услышал шум мотора и свисток – это снова были мои американские друзья, они снова мне махали, но уже более интенсивно. Теперь с ними было еще два пехотинца и, самое главное, тяжелый пулемет калибра 12,4 миллиметра на лафете, который смотрел прямо на меня. «На рысях» я помчался к лесу и услышал выстрелы и разрывы пуль возле меня. Бандиты стреляли разрывными пулями, и один осколок попал мне в левое ухо. Когда я оказался в безопасности, я перевязал себе ухо моим единственным имуществом – многоцелевым носовым платком, и пришел к выводу, что дальше так не пойдет. После пережитых шести лет войны я не хотел стать мишенью для первого попавшегося американца, которому захочется пострелять. Нужна была новая «стратегия».
В Вайдене, Амберге и Графенворе американская армия устроила так называемые «демобилизационные лагеря», и после того, как передача русским захваченных у границы солдат 6-й и 8-й армий закончилась, задержанных солдат регистрировали там. Если не обнаруживалось ничего отягощающего, такого как принадлежность к СС, высокий пост в партии или высокий армейский чин, через несколько дней задержанный получал свидетельство о демобилизации. Сначала у меня были сомнения, как будет оценена моя принадлежность к Фельдхеррнхалле. После опроса отпущенных я решил добровольно сдаться в лагерь в Вайдене. Мое решение было верным, через четыре дня я получил мою «бумагу» – война для меня окончательно закончилась.
Опасность для жизни и здоровья, опасность плена, которая висела надо мной многие годы войны, окончательно исчезла.
– Насколько вы оцениваете войну как ожесточенную, тяжелую?
– Нет, мы так ее не рассматривали. Наши битвы представляют как войну расы господ против низшей расы, это не так, это неправда, это послевоенные люди придумывают, мы так ее не рассматривали.
– Вы рассматривали войну как работу?
– Войну против Польши я рассматривал как необходимую и справедливую, потому что мы боялись Польши. То, что мы напали на Францию, это, конечно, повернуло мир против нас. Без войны точно можно было обойтись. Общее настроение было таким: мы делаем то, что мы делаем, мы должны это делать, а куда мы идем, мы не знаем. Я был солдат, у меня был приказ.
– Как вы восприняли известие о капитуляции?
– Шоком это не было. Было понятно, что война проиграна, вопрос был только когда.
– Последний вопрос: война снится?
– Нет, снится дом, мой сын, семья, моя мать. Снится, как я маленький выгоняю пастись скот, детство, родной дом снится. Война не снится.
Курт Гэчманн
Я родился в Берлине 2 февраля 1916 года. Мой отец был профессиональным пекарем, кондитером. Когда началась война, его отправили на почту и назначили почтальоном. Моя мама всегда была домохозяйкой, у нее не было никакой профессии.
– В 1933 году вам было уже 17 лет, вы были взрослый молодой человек. Как вы восприняли приход к власти Гитлера?
– Я был еще очень молод и политикой не интересовался. Я только ощущал радость, которая тогда была в народе, когда нацисты пришли к власти и начали исполнять то, что обещали, – ликвидировать безработицу, отменить Версальский договор, создать армию, Вермахт, увеличить территорию, построить автобаны, учредить трудовую повинность, ввести военную обязанность. Вот это я помню.
