Коллектив авторов - Дети войны. Народная книга памяти
В августе 1942 года была облава, нас забрали и увезли в Германию на принудительные работы. Я работала в городе Гера. Нас, севастопольцев, было человек пятьдесят. Работали мы на фабрике «Техношеверк», кормили нас гнилой брюквой, каким-то серым супом, каким-то хлебом, отдававшим свеклой. Работали день и ночь. Общались с нами по-разному: кто хорошо, а кто плохо. Мы устраивали забастовки. Если какой-то наш – советский – праздник, то мы прикрепляли красный бантик на одежду, останавливали станки на пять минут и стояли без работы. Немцы бегали, злились, кричали, обливали водой, срывали бантики, а мы все равно бастовали.
Общались с нами по-разному: кто хорошо, а кто плохо. Мы устраивали забастовки. Если какой-то наш – советский – праздник, то мы прикрепляли красный бантик на одежду, останавливали станки на пять минут и стояли без работы.
Немцы бегали, злились, кричали, обливали водой, срывали бантики, а мы все равно бастовали.
На фабрике была столовая, на обед нас сопровождали надзирательницы Фрида и Эльза. Фрида была фашистка, а Эльза – очень хорошая. Когда заходили в столовую, там на стене висел портрет Гитлера, мы в него бросали гнилой брюквой. Эльза сняла портрет и сказала: «Я из-за вас могу в концлагерь попасть». Там были девочки и из других городов, но самые отчаянные, смелые и бесстрашные – это наши севастопольские девушки. Они были зачинщиками всех протестов.
В апреле 1945 года нас из плена освободили американцы. Мы возвращались в Союз, но вначале находились в пересылочном пункте в городе Цитау. Оттуда нас в теплушках отправили домой, но привезли в какую-то деревню в ста километрах от Севастополя. Там мы должны были отработать шесть месяцев и только тогда получили разрешение на въезд в Севастополь. Мне повезло: за мной приехала двоюродная сестра с мужем-шофером. У меня была справка, что я работала в деревне, меня прописали и выдали паспорт, но на работу нигде не принимали, очень долго не могла устроиться. И только в 1947 году меня по знакомству взяли в редакцию газеты «Красный черноморец». А потом я уволилась из газеты по состоянию здоровья – заболела, отходила от Германии.
Когда я возвратилась из Германии, то получила еще один стресс: на месте нашего города одни развалины, разрушены центр, Панорама. Я не могла это перенести. Но наш дом сохранился во время войны, и люди в нем остались живы.
Родители не верили, что Севастополь сдадут
Корвецкая Александра Яковлевна, 12.02.1938 г. р
В ночь, когда началась война, мама с папой пошли в театр. Рано утром, где-то в четыре часа утра, мы услышали тяжелый гул самолета. Первая бомба на моей памяти упала в Севастополе в районе улицы Частника.
Потом папу забрали на фронт, но некоторое время он был еще в городе. Они тушили зажигательные бомбы, последний раз он забежал домой в фуфайке в обгоревших дырках и сказал маме: «Аня, никуда не рыпайся, береги детей, война скоро закончится. Немцу не видать Севастополя, как своих ушей без зеркала». И убежал. Эта встреча была последней.
Мы жили на Корабельном спуске, где сейчас завод шампанских вин. В 1944 году, когда мы снова туда приехали, там стояла одна голубая стена, причем даже кусок стены, а все остальное было разрушено.
Мама работала дежурным по станции на железной дороге, встречала и отправляла поезда с боеприпасами. Были иногда случаи предательства – вместо боеприпасов в ящиках был песок, гравий. Она почти сутками находилась на работе, а мы с сестрой выйдем на крылечко и сидим, а над нами пули, снаряды, бомбы свистят. В итоге мама решила нас отдать в детский дом, где собирали всех детей, за которыми некому было смотреть. Спустя два-три дня мама нас забрала – сказала, что у нее сердце не выдержало. А на следующий день в этот дом – прямое попадание бомбы. Так мы и коротали время на крылечке, только вот сестру ранило снарядом – у нее вся голова была сплошь в ранах, и поэтому начались приступы эпилепсии.
Рано утром, где-то в четыре часа утра, мы услышали тяжелый гул самолета. Первая бомба на моей памяти упала в Севастополе в районе улицы Частника.
Во дворе нашего дома стояла войсковая часть. Мама им всем стирала белье. Мама еще участвовала в сборе денег и драгоценностей на самолет для Советской армии.
Мама работала дежурным по станции на железной дороге, встречала и отправляла поезда с боеприпасами. Были иногда случаи предательства – вместо боеприпасов в ящиках был песок, гравий. Она почти сутками находилась на работе, а мы с сестрой выйдем на крылечко и сидим, а над нами пули, снаряды, бомбы свистят.
4 июля 1942 года пришла справка об эвакуации, подписанная Ефремовым.
Мы покинули Севастополь, а немец был уже на Северной стороне. Перед этим мама никак не хотела уезжать, верила папиным словам. Но полковник, который руководил воинской частью, стоявшей у нас во дворе, сказал: «Аня, бери детей и срочно уезжай». Убедил ее.
Мама рассказала, как мы эвакуировались: эскадренные миноносцы «Ташкент» и «Безупречный» вышли в открытое море, матросы брали меня на руки, развлекали, и тут налетели самолеты – они сразу к зениткам и по самолетам стрелять, и так без конца. Потом все-таки бомба или снаряд попала в эсминец, и вот тогда, по словам мамы, начался кошмар. Подошли катера – кто за чемоданы, кто за детей. Крик, шум, начали нас сажать в катера. Она говорит: я вас схватила за руки мертвой хваткой, вот мы и не потерялись, зато из вещей почти ничего не сохранилось. Привезли нас на Кавказ в Буденновск, потом в Кизляр, и началось другое испытание.
В 1944 году, как только мы услышали об освобождении Севастополя, сразу приехали в надежде увидеть папу. Но получили похоронку, что он пропал без вести в мае 1944 года. Это, наверно, случилось за день-два до освобождения города, ведь воевал он в 51-й армии. Той самой, что и освобождала город.
Мы готовили манную кашу на шампанском
Кочергина Ксения Андреевна
Коренная жительница города в нескольких поколениях. Мать – домохозяйка Суркова Агрепина Андреевна, отец – Матвеев Андрей Константинович – работал в пожарной охране Севастополя.
Я родилась в многодетной семье – у родителей было три сына и две дочери, жили в доме на горе Матюшенко. Ранним утром 22 июня 1941 года я проснулась от разговоров и ходьбы по квартире. Отец взял рюкзак, поцеловал меня и спящую сестру и ушел. Мама схватила медицинскую сумку, носилки и выбежала на улицу. Так было и раньше, мы решили, что начались учения. Жили мы на улице Карла Маркса, 41. Мы со средним братом – ему было 16 лет – побежали вслед за мамой. Слышались взрывы, с каким-то завыванием спускались маленькие парашютики. Одни взрывались, другие разбрасывали листовки.
