Бэзил Харт - Сципион Африканский. Победитель Ганнибала
Лелий, которого Сципион расхвалил и наградил не меньшим образом, был отправлен с Сифаком и другими пленниками в Рим.
Глава 10
Нарушенный мир
Обезопасив свою политическую базу в Африке, Сципион двинулся обратно в Тунис, и на этот раз моральная угроза, подкрепленная недавними успехами, достигла цели. Чаша весов партии мира качнулась вниз, и карфагеняне послали тридцать главных старейшин – а совет старейшин стоял выше даже сената – просить о мире. Согласно Ливию, приблизившись к Сципиону, они простерлись перед ним ниц на восточный манер, и их просьбы показывали равную униженность. Они умоляли простить их государство, говоря, что опрометчивость граждан дважды привела его на край гибели, и они надеялись, что теперь оно будет обязано безопасностью милости своих врагов. Надежда была основана на том, что целью римского народа, как они знали, было господство, а не уничтожение, и они объявили, что примут любые условия, которые он соизволит выдвинуть. Сципион ответил, что он пришел в Африку «с надеждой, которая была подкреплена успехом, что он привезет домой победу, а не условия мира. Тем не менее, хотя он уже держит победу в руке, он не отказывается уладить дело, чтобы все народы знали, что римский народ начинает и завершает войны, руководясь справедливостью».
Его условиями были: выдача всех пленников и дезертиров; вывод карфагенских армий из Италии, Галлии и всех средиземноморских островов; отказ от всяких притязаний на Испанию; выдача всех военных кораблей, кроме двадцати. Он потребовал также значительную, но не тяжелую плату зерном и деньгами. Он дал им три дня на обдумывание решения, добавив, что, если они примут его условия, они смогут заключить с ним перемирие и направить послов в Рим.
Умеренность этих условий замечательна, особенно если учесть полноту военного успеха Сципиона. Она свидетельствует не только о величии его души, но и о неслыханной политической дальновидности. Если вспомнить о подобной же умеренности после Замы, не будет преувеличением сказать, что Сципион ясно понимал то, что только едва брезжит в умах сегодняшнего мира: подлинная национальная цель в войне, как и в мире, есть более совершенный мир. Война есть результат угрозы этой политике и предпринимается, чтобы ликвидировать эту угрозу и чтобы путем подчинения воли враждебного государства привести эту негативную волю в согласие с нашей собственной политикой. И чем скорее и дешевле в плане человеческих жизней и денег мы можем это сделать, тем лучше будут наши шансы на продолжение национального процветания в широчайшем смысле слова. Цель нации в войне поэтому есть сокрушение воли противника к сопротивлению с наименьшими человеческими и экономическими потерями для себя. Урок истории – более того, очень недавней истории – позволяет нам вывести следующую аксиому: военная победа сама по себе не эквивалентна успеху в войне. Далее, в отношении условий мира договор должен быть разумным, ибо принуждать разбитого врага соглашаться на условия, которые не могут быть выполнены, означает сеять семена войны, которая когда-нибудь будет объявлена, чтобы отменить договор. Существует только одна альтернатива – уничтожение противника.
Комментарий Моммзена на умеренность условий Сципиона гласит, что они «кажутся столь благоприятными для Карфагена, что невольно возникает вопрос, выдвигались ли они Сципионом прежде всего в собственных интересах или же в интересах Рима». Человек, ищущий популярности, без сомнения, скорее продолжил бы войну, чтобы завершить ее оглушительной военной победой, чем довольствоваться бледной славой заключения мира по договору. Но инсинуациям Моммзена и его вердикту противоречит умеренность, проявленная Сципионом и после Замы, – несмотря на такую провокацию, как нарушение карфагенянами договора.
Карфагеняне эти условия приняли и в соответствии с первым условием направили к Сципиону послов для заключения перемирия, и в Рим – просить о мире, отправив с ними нескольких пленников и дезертиров в виде дипломатического аванса. Но военная партия снова добилась преобладания и, готовая принять мирные переговоры в качестве прикрытия и чтобы выиграть время, направила Ганнибалу и Магону срочный приказ вернуться в Африку. Последнему не суждено было возвратиться в отечество, ибо, раненный в недавней битве, он умер от ран, когда его транспортный флот проходил Сардинию.
Ганнибал, предвидя вызов, уже подготовил корабли и стянул главные силы своей армии в порт, оставив только наихудшие войска нести гарнизонную службу в городах Бруттия. Говорят, что ни один изгнанник, покидая родную землю, не показал больше горя, чем Ганнибал, покидая землю своих врагов, и что он проклинал себя за то, что не повел войска на Рим сразу же после победы при Каннах. «Сципион, – сказал он, – который даже не видел врагов в Италии, посмел переправиться и атаковать Карфаген, в то время как я, перебив сто тысяч человек при Тразименском озере и Каннах, позволил своим силам истощиться, бродя вокруг Казилина, Канн и Нолы».
Новости о его отбытии были встречены в Риме с радостью, смешанной с опасениями, ибо командующим в Южной Италии было предписано сенатом держать Ганнибала в напряжении, сковывая его силы, пока Сципион обеспечивал решение войны в Африке. Теперь сенаторы чувствовали, что появление Ганнибала в Карфагене раздует тлеющие угли войны и подвергнет опасности Сципиона, на единственную армию которого падет вся тяжесть войны.
По прибытии Лелия в Рим, среди сцен бурного ликования, сенат решил, что он должен задержаться до прибытия карфагенских послов. С послами Масиниссы сенаторы обменялись взаимными поздравлениями и не только утвердили титул царя, пожалованный Сципионом, но преподнесли ему новые почетные дары и военную амуницию, обычно предоставляемую консулу. Они также согласились на его просьбу освободить нумидийских пленников – политический шаг, которым он надеялся укрепить свой авторитет среди соотечественников.
Когда прибыли послы из Карфагена, они обратились к сенату примерно так же, как к Сципиону, свалив всю вину на Ганнибала и твердя, что со стороны собственно Карфагена мир, окончивший 1-ю Пуническую войну, оставался нерушимым. Поскольку это было так, они умоляли сохранить те же самые условия мира. Последовали дебаты в сенате, обнаружившие широкие расхождения во мнениях: некоторые рекомендовали не принимать решения, не посоветовавшись со Сципионом, другие требовали сразу же возобновить войну, поскольку отъезд Ганнибала предполагал, что просьба о мире была только маскировкой. Лелий, когда спросили его мнение, сказал, что Сципион основывал свои надежды на заключение мира на уверенности, что Ганнибал и Магон не будут отозваны из Италии. Сенат не смог прийти к определенному решению, и дебаты были отложены, хотя из Полибия, кажется, следует, что их потом возобновили и согласие было достигнуто.
