Александр Нильский - Закулисная хроника. 1856 — 1894
Изумлению Сосницкого не было границ, когда он, войдя в квартиру Леонидова, увидал массу актеров и знакомых друзей, облаченных во фраки и белые галстухи. Начались поздравления, чтение речей, стихотворений и даже пение под специально написанную Аубелем музыку [8] на слова, сочиненные хозяином дома Леонидовым. Эти стихи не отличались поэзией, но зато таили в себе много искреннего чувства. Аккомпанировал оперный капельмейстер К. Н. Лядов, пел Петров. Некоторые строфы из этого музыкального приветствия сохранились в моей памяти. Начало его таково:
Грянь лихая
Песнь былая!
Пойте все искусству в дар,
Пойте, деда вспоминая
И его репертуар!
Он был истиннным артистом,
Представляя типы лиц,
Был танцором, машинистом,
Видостаном средь певиц.
Ловкий, статный, с звучной речью,
Он гусар был удалой;
Он давал простор сердечью,
Представляя свет большой.
Вспомни сюжетный и выходной,
Народный и свитский [9],
Каким артистом был дед Сосницкий.
И т. д. в этом же роде.
Когда же все присутствующие сели за трапезу, П. А. Каратыгин прочел прелестное стихотворение [10].
Сосницкий! Юбилей твой впереди у нас,
О нем идут пока переговоры.
Не дождалися мы на этот раз,
Чтоб разрешенье нам прислали из конторы.
Но кто рад празднику, так тот до света пьян.
Твой праздник торжество заслуги и искусства.
Твое здоровье, наш почтенный ветеран!
По братски пьем его от искреннего чувства.
Своим талантом ты театр наш украшал,
Был представителем искусства ты полвека,
И кто ж в лице твоем из нас не уважал
Артиста честного, прямого человека?
Итак, достойному — достойно воздадим:
Поклонимся ему, как старшему меж нами,
И многолетие ему провозгласим
Единым сердцем и устами.
После этого чтения сейчас же, не выходя из-за стола, все присутствующие пропели «многая лета». Сосницкий всем происходившим был тронут до слез.
Вообще день этот прошел весело, шумно и свежо сохранился в моей памяти. Покойный артист Алексей Михайлович Максимов так подгулял, что в конце вечера у него вдруг потемнело в глазах. Когда нужно было увозить его домой, он громко заявлял:
— Темно! Свету, как можно больше свету!. Давайте огня! Еще, еще и еще!
И он до тех пор не вышел из квартиры Леонидова, пока не расставили по всей лестнице, чуть не на каждой ступени по свечке, причем двое сопровождали его до самой кареты с большими массивными канделябрами.
Это празднество было увертюрой настоящему торжеству, имевшему место в зале Руадзе, ныне Кононова, 22-го марта 1861 года. На этом юбилее присутствовали два директора императорских театров: только что вышедший в отставку A. М. Гедеонов и вновь поступивший А. И. Сабуров. Из Москвы, в качестве депутатов, приехали знаменитый М. С. Щепкин и С. В. Шумский, приветствовавшие Ивана Ивановича адресом от московской императорской труппы. Не было недостатка в литераторах, ученых и самых знатных людях из высшего столичного общества, не говоря уже о полном сборе всего артистического мира Петербурга.
Зал был великолепно декорирован. Оркестр русской оперы с капельмейстером К. Н. Лядовым во главе. Бюст Сосницкого возвышался эффектно среди зелени у главной стены. Все собрались заранее до появления юбиляра, за которым поехали старейшие из артистов: певец О. А. Петров, заслуженный балетный артист Н. О. Гольц и П. А. Каратыгин.
Иван Иванович был встречен всеми еще на лестнице. Музыка гремела. Его ввели в зало, где первые поздравления начались от женщин, которые, чуть не рыдая, приветствовали его и поднесли от артистов золотой лавровый венок. Прежде всех говорила Е. Н. Жулева, вслед же за ней покойная Ю. Н. Линская, и до того расчувствовалась, что, прочтя поздравительное стихотворение, поклонилась Сосницкому в ноги, чем несказанно его сконфузила и смутила также точно, как и тогдашний режиссер немецкой труппы Толлерт, который в свою очередь, прочитав бесподобные немецкие стихи, схватил руку юбиляра и поцеловал ее. Шумский прочел адрес московских артистов, и потом начались общие поздравления, поцелуи и слезы. После этого оба директора, Гедеонов и Сабуров, взяли под руки Ивана Ивановича, торжественно повели к обеденному столу и, усадив его на главное место, сами поместились с ним рядом, по обеим сторонам. Музыка не умолкая гремела до того момента, когда перед вторым блюдом, причем бокалы были уже наполнены шампанским, директор Сабуров, остановив оркестр, громко объявил монаршую милость юбиляру и подал ему, привезенную с собой, первую пожалованную русскому актеру золотую медаль на Андреевской ленте с надписью «за отличие».
Сосницкий заплакал, поклонился до земли и, поцеловав медаль, просил Сабурова собственноручно надеть ее на него, что тот и исполнил.
Оркестр грянул гимн и все торжественно пропели «Боже, Царя храни»; эти минуты до того были трогательны и торжественны, что не поддаются описанию.
Обед прошел очень оживленно. Читалось множество речей, из которых самая лучшая была полковника Лебедева (редактора «Русского Инвалида»), и самая неудачная драматурга Н. А. Потехина. Последний до того запутался в своей речи, что, начав говорить прозой, вдруг вспомнил о каких-то стихах, сложившихся у него тут же во время обеда, и стал читать их. Но ни стихи, ни проза успеха не имели, и он, окончательно сконфуженный, поневоле смолк. По поводу этого обстоятельства всегда находчивый П. А. Каратыгин написал моментально колкую эпиграмму:
«Потехин речью нас своею озадачил:
Он начал прозою, но сбился вдруг и стих,
Потом стихи читать какие-то он начал
И снова замолчал. Такой уж, видно, стих!
Пусть красноречья он не обладает даром,
Зато Потехиным зовется уж не даром».
Трудно теперь припомнить, кем и что говорилось на этом обеде, но лучше всего вышли стихи Н. И. Куликова при поднесении Сосницкому портретов всех артистов-сослуживцев. Вот эти стихи, прочитанные покойным актером П. С. Степановым:
Иван Иванович! Вы были
Пример сценический для нас;
Вас современники ценили,
Оценят и потомки вас!
Когда мир старый театральный
В игре фальшивой, идеальной —
О простоте едва мечтал,
Тогда Сосницкий гениальный
Игрой простой и натуральной
Всех иностранцев удивлял.
Но, кроме этого, полвека
Ваш дом артистам был как свой.
Мы любим вас, как человека
С добрейшим сердцем и душой,
Примите же на память это
В дар от товарищей-друзей,
И дай Бог многие вам лета,
А нам бы справить веселей
Ваш и столетний юбилей.
И еще небольшие стихи Каратыгина, который потому только и сказал их, что к нему слишком усердно все приставали с просьбою откликнуться на общее торжество. Он привстал и прочел следующее, вызвавшее бурю аплодисментов, стихотворение:
