Александр Бек - Талант (Жизнь Бережкова)
- К башне Кутафье? В шесть утра?
Мы видели: Август Иванович делает усилие, чтобы говорить спокойно.
- Да, горючее есть... Кто? Да, да, понятно.
Положив трубку, Шелест повернулся к нам и проговорил:
- Кончено...
Насколько я помню Шелеста, ему вовсе не было свойственно уныние. В ту пору нашему председателю уже шел пятый десяток, но он ничуть не отяжелел и оставался спортсменом, любимцем женщин, страстным поклонником мотоцикла. Даже седина с благородным блеском алюминия не старила его. Он обладал огромным запасом энергии, жизнерадостности и юмора. Только такие люди, скажу кстати, могли строить в те времена аэросани.
Однако в эту минуту Шелест был растерян.
- Кончено, - повторил он.
- Что кончено? Что произошло?
Шелест ответил:
- В шесть часов утра надо подать аэросани к Кремлю, к башне Кутафье.
- Для чего?
- Срочное задание. Пробег на сто - сто пятьдесят верст. Пункт не указан.
- А кого везти?
- Члена Реввоенсовета Четырнадцатой армии. Сказали, что он приехал с фронта всего на несколько часов. Одно из его дел в Москве - ознакомиться с аэросанями.
3
Выдержав паузу, Бережков продолжал:
- Надо вам сказать, что аэросани, рождаемые "Компасом", находились в периоде так называемой конструкторской доводки. Когда-нибудь я вам особо опишу, какая это дьявольская, мучительная штука - доводить! Доводка у нас непомерно затянулась. А ведь аэросани нужны были армии этой же зимой.
Как только выпал снег, мы чуть ли не каждый день производили испытания, после которых что-то исправляли в конструкции, но наши сани упорно капризничали: раз ходили, раз не ходили.
Попадая с ходу на камень или на трамвайный рельс, они издавали зубовный скрежет и застревали. В таких случаях все пассажиры вместе с водителем должны были наклоняться из стороны в сторону, раскачивая этим сани, на которых ревел мотор и бешено крутился пропеллер. Наконец вновь раздавался страшный скрип - и сани двигались. Нередко случалось, что в пути глох мотор и никак не заводился, случалось, что ломался пропеллер, тогда приходилось вызывать лошадей и волочить сани на веревках в мастерские.
Но уж зато если разгонишь, то никакими силами не остановишься, особенно с горы. На санях не было тормозов, вернее, они существовали в виде клыков или тормозных досок, которые вылезали из-под лыж, но почти не тормозили.
Положение, как видите, было незавидным. Что мог Шелест ответить на требование подать сани? Доложить, что у нас нет саней, - значило расписаться в собственном банкротстве. Доложить, что у нас есть сани, значит: подавай их к шести часам утра, вези, выполняй распоряжение.
Все молча сидели и думали. Наконец Шелест вскинул голову.
- Друзья! - воскликнул он. - Мы забыли, что у нас есть Бережков. Предлагаю принять постановление: задание выполняет Бережков.
Я вскочил:
- Что вы? Ни в коем случае! Сани надо раскачивать, пропеллер бьет, мотор глохнет, тормозов нет. Надо быть безумцем, чтобы демонстрировать их кому-то, пойти в дальний пробег...
- Поэтому-то мы к вам и обращаемся, - ответил Шелест.
Члены "Компаса" во главе с Шелестом принялись уговаривать меня. Ведь надо же кому-то ехать. И не кому-то, а именно мне, ибо я что-нибудь да придумаю, если понадобится. Но я решительно отказывался. Наконец Шелест, зная меня, сказал:
- До сих пор я был о вас другого мнения. Неужели боитесь? Неужели вы действительно не сможете повести сани?
Неожиданно для самого себя я выпалил:
- Смогу!
Я тотчас понял, что меня поймал умница Шелест, но было поздно об этом раздумывать: слово вылетело, я согласился.
Однако, согласившись вести сани, я потребовал, чтобы со мной в качестве помощника ехал Ганьшин и чтобы для связи за нами следовала мотоциклетка-вездеход. Такую мотоциклетку с выдвижными лыжами мы изобрели в "Компасе". Беда ее, однако, заключалась в том, что на цельном снегу она не выдерживала веса взрослого мужчины. Ее освоил только один наш рабочий-подросток, очень способный и сообразительный, принимавший, кстати сказать, некоторое участие в изобретении этой штуки. Я потребовал немедленно поднять на ноги парнишку, чтобы он явился передо мной, как лист перед травой.
Конечно, мои условия были моментально приняты.
А уж шел второй час ночи! Вся комиссия немедленно отбыла в мастерские, которые помещались на Ленинградском шоссе, в конюшнях бывшего ресторана "Яр". По пути мы заезжали на квартиры наших мотористов и забирали их с собой, извлекая прямо из постелей.
До утра, не заснув ни на одну минуту, мы провозились с аэросанями, проверяя все узлы и регулируя работу винтомоторной группы.
В шестом часу утра мы с Ганьшиным уселись в сани и осторожно тронулись в ворота. Вся комиссия провожала нас.
Здесь произошло первое несчастье. Кто-то поспешил прикрыть за нами ворота и задел пропеллер, который на аэросанях укреплен сзади. Конечно, пропеллер - пополам. Это было очень скверное предзнаменование.
Пришлось снять запасной пропеллер, укрепленный на борту саней, и поставить вместо сломанного. Все с мрачными лицами наблюдали за этой операцией, на которую ушло около получаса.
Наконец, уже запаздывая, мы - аэросани впереди, мотоциклетка сзади двинулись к Кремлю. Еще не светало. Луна освещала нам путь.
Кутафья башня, как всем известно, расположена возле Манежа. К ней ведет каменный мостик, перекинутый над Александровским садом. Здесь мы остановились. Над зубцами Кремлевской стены возвышался верхний этаж каменного дома с узкими маленькими окнами. Кажется, в свое время это был терем, где обитали царевны. А теперь перед этим теремом стоят, сотрясаются аэросани с невыключенным двигателем; оттуда, из этого дома, из этих неясно виднеющихся раскрытых ворот сию минуту выйдет один из комиссаров Красной Армии - армии, которая только что, три-четыре недели назад, остановила белогвардейские войска.
Было излишне докладывать о прибытии, ибо наш мотор ревел на всю округу. Я не выключил его, опасаясь, чтобы он не застыл на тридцатиградусном морозе.
Кого-то мне предстоит везти? Каков он, этот член Реввоенсовета 14-й армии? Ждать пришлось недолго. Сквозь облака мелкой белой пыли, которую вздымал пропеллер, я разглядел, как из ворот Кремля к саням зашагал человек в овчинном тулупе, почти волочащемся по снегу. Подойдя, он быстро обошел вокруг саней, оглядел их по-хозяйски. Он остановил и на мне блестящие, черные, как спелая вишня, глаза. Ему было тридцать два тридцать три года. Несмотря на тяжелую одежду, походка была стремительной, легкой. В лунном полусвете я увидел шлем-буденовку на его голове. Буденовка была свободно распахнута внизу, у подбородка. И ворот тулупа не был поднят.
