Татьяна Андреева - Прощай ХХ век (Память сердца)
Известие о том, что мои документы не взяли на исторический факультет Ленинградского университета, меня просто убило, тем более что на принятие решения, куда пойти учиться, оставалось чуть больше недели. Очень не хотелось учиться в Вологде, казавшейся стоячим болотом по сравнению с теми городами, куда ехали поступать в институты мои лучшие подруги. Меня притягивало все новое, неизведанное, любые перемены казались лучше, чем жизнь в провинциальном городе. Мама предлагала мне поступать на исторический факультет Вологодского педагогического института, но там не было археологии. И тогда я решила поступать на факультет иностранных языков, уже тогда престижный и известный в Вологде. Вспомнились уроки любимой учительницы английского языка, Лиллы Николаевны Лихачевой. Эти уроки стали последней гирькой на весах судьбы, склонившей меня к этому решению.
Все же полной уверенности в том, что я на правильном пути у меня еще не было, и экзамены я сдавала равнодушно, без страха, а потому все прошло легко и просто. В августе 1964 года вместе с несколькими своими бывшими одноклассницами я стала студенткой ВГПИ. Весь первый год учебы я колебалась и думала: учиться мне здесь или бросить и идти приобретать практику для поступления в университет через два года. Эти колебания сказывались на учебе — первый семестр я училась кое-как. Мне не нравилось все: само здание факультета, старое с клетушками-аудиториями, в которых ютились группы по десять, одиннадцать человек; методы преподавания, основанные на зубрежке, почти школьная занятость по шесть-восемь часов в день плюс самостоятельные занятия в лингафонном кабинете и ежедневные домашние задания по языковым дисциплинам. Рушился миф о свободной студенческой жизни, к которой я так стремилась. Нужно было вкалывать постоянно, а результатов на первых порах не было видно. Кроме того, мне казалось странным, что преподаватели мотивировали нас к учебе, в основном, бесконечными нотациями и выговорами за плохие знания. Все это было унизительно и обидно, казалось несправедливым и не вызывало желания учиться. Ненавидя любое насилие над личностью, я бы ушла из института, если бы не случай. Во втором семестре нам прочел лекцию на тему своей научной работы Владимир Александрович Хомяков, заведующий кафедрой английской филологии. Это был настоящий ученый, талантливый, умный и увлеченный своим делом. Встреча с ним поставила все на свои места. «Вот кем я хочу быть — ученым», решила я. Владимир Александрович пригласил всех желающих заниматься под его руководством студенческой научной работой, я была одной из первых в этом списке. Конечно, моя первая работа не представляла собой ничего интересного, но именно с этого момента я сделала очень важный шаг — поставила перед собой цель и стала стремиться к ней. Тогда же мне в руки попала первая неадаптированная книга английского автора, которую я прочитала от корки до корки со словарем, тетрадкой и ручкой, выписывая почти каждое слово и переводя его на родной язык, а затем заучивая наизусть. С каждой новой книгой слов приходилось выписывать все меньше, и, уже на втором курсе я запоем читала на английском языке почти без словаря. С этого началась моя настоящая учеба, порой однообразная и трудная, но, без сомнения, интересная и нужная.
Учеба, в основном, давалась легко, потому что она заключалась в чтении, написании конспектов, в выступлениях на семинарах и в ролевых играх. А чтение и лицедейство всегда были моими любимыми занятиями. Я не напрягалась излишне, зато все свое свободное время проводила в областной библиотеке. Еще в одиннадцатом классе, когда библиотека располагалась в помещении бывшего Дворянского собрания (теперь — это областная филармония), я познакомилась с Марией Геннадьевной Ильюшиной, заведовавшей отделом иностранной литературы. Ее высказывания о книгах, авторах, людях казались мне необычайно глубокими и остроумными, а сама она недосягаемой. К ней в отдел ходили, представлявшиеся мне необыкновенными, люди, не только для того, чтобы почитать книги на иностранных языках или посмотреть новые иностранные журналы, но и пообщаться с Марией Геннадьевной, со временем ставшей для меня просто Машей. Имея московское высшее библиотечное образование, она постоянно изучала иностранные языки и знает их несколько. Маша всю свою жизнь посвятила благородному библиотечному делу, сохранила и не просто приумножила фонд отдела иностранной литературы, а создала его заново на современной основе, практически первой использовала в своей работе персональный компьютер. Уже в девяностых годах через ее отдел можно было связаться с любой крупной библиотекой мира, и ознакомиться с ее фондами. Хотя не каждая столичная библиотека могла тогда похвастаться такими возможностями. И это только то, что доподлинно известно мне. С течением лет Маша выросла в настоящего ученого, редкого профессионала своего дела.
Наверное, оттого что я смотрела на нее тогда, открыв рот и в моих глазах читался щенячий восторг, она как-то незаметно, с присущей ей деликатностью, включила меня в круг своего общения. Сначала в общий, а когда я стала студенткой, то и в ближний круг. Мне было всего восемнадцать и уже восемнадцать лет, когда кроме родительской опеки человеку нужно влияние извне, нужен умный старший товарищ, готовый поделиться с тобой опытом без назиданий и наставлений. Среди моих друзей таким товарищем стала Маша Ильюшина. Она помогала мне ориентироваться в современной жизни, подарила простое общение на равных правах, объяснила то, что родительское поколение даже не обсуждало. Дружба с ней, открывая ранее не известный мне мир, расширяла сознание, учила примериваться к разным обстоятельствам и находить свое место в них, постигать других людей и справляться с трудностями общения. Выражаясь научным языком, можно сказать, что дружба с Машей помогала мне подсознательно и сознательно моделировать свое будущее поведение, работу, взаимоотношения с людьми. Принимая во внимание безупречную порядочность моей подруги, ее высокую культуру и большие знания литературы, живописи, театра и кино, я получила тогда бесценный опыт, отразившийся на всей моей последующей жизни. Этот опыт я вынесла из наших почти ежедневных встреч в течение нескольких лет, разговоров, походов в кино и в театр, совместной поездки в Прибалтику, моего знакомства с чудесной Машиной мамой и ее домом, где была масса недоступных мне тогда книг. То есть, она впустила меня в свою жизнь и подняла до своего уровня развития. Маша была и остается моей старшей подругой и наставницей, которая редко давала мне советы, еще реже критиковала мои глупые поступки (а их было немало), но, тем не менее, преподала мне гораздо больше уроков, чем все мои преподаватели вместе взятые.
