Борис Альтшулер - Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)
Рис. Дубах
Обе наши с Павлом Василевским статьи "измышлялись и распространялись" в условиях строжайшей конспирации и, конечно, подписаны вымышленными именами и даже городом (Ленинград). Что делать! У каждого из нас была семья, а жертвовать близкими (и дальними) ради каких-то своих любимых идей — это мы уже проходили в 1917-м и позже. А Достоевский писал, что все счастье мира не стоит слез ребенка. Дилемма эта в принципе неразрешима; в попытках разрешить ее в общем виде тоже есть что-то нечеловеческое. Тем не менее жизнь эту неразрешимую проблему ставила постоянно — перед Сахаровым острее, чем перед кем-либо другим. Именно потому, что сам он пользовался особым иммунитетом. Декабрь 1974 г. — угрозы Ефрему Янкелевичу и его с Таней Семеновой годовалому сыну Матвею: "Имей в виду, если твой тесть не прекратит свою так называемую деятельность, ты и твой сын будете валяться где-нибудь на помойке!" [1] (гл. 19, с.576). Это были не шутки. 9 августа 1975 года Мотя неожиданно заболел (судороги, коматозное состояние), его чудом удалось спасти. Андрей Дмитриевич подробно описывает этот эпизод в «Воспоминаниях», заключая следующими словами:
"Одной из особенностей дела Моти является юридическая недоказуемость преступления, если оно имело место (в чем мы тоже не можем быть уверены). С такой ситуацией мы еще не раз будем встречаться — это одно из преимуществ "государственной организации" (конечно, до поры до времени, до „Нюрнбергского процесса")" [1] (с.593).
Помню, я тогда, узнав, что Мотя попал в больницу, приехал к Сахаровым. Дома были только Елена Георгиевна и Андрей Дмитриевич. Я пытался отстаивать тезис (вслух ничего не говорил — только на бумаге), что надо открыто заявить, что это дело рук КГБ — это, может быть, создаст некий иммунитет от повторения подобных опытов. Андрей Дмитриевич возражал, что нельзя такое заявлять, не имея к тому достаточно веских данных. Конечно, он был прав. Но ведь как было страшно! В разговоре поминалась и секретная лаборатория убийств, позже, говорят, упраздненная Андроповым; но кто что знает. Заложничество близких — главная трудность, стоявшая перед Сахаровым на протяжении многих лет его общественной деятельности. Вот он и бился, стараясь найти выход из безвыходных ситуаций.
В 1972 г. я подписал организованные Сахаровым коллективные обращения против смертной казни и за амнистию политзаключенных. Однако при публикации моей подписи там не оказалось — Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна объяснили, что вычеркнули меня, так как те же обращения подписал мой отец и они решили, что на одну семью довольно, дело все-таки рискованное. Я тогда немного обиделся, что со мной обошлись как с маленьким.
В июне 1975 г. я написал письмо американским космонавтам- участникам совместного полета «Аполло-Союз». В письме я просил их ходатайствовать перед Правительством СССР, чтобы оно разрешило жене академика Сахарова поехать для лечения глаз в Италию, в чем ей отказывали уже полгода. (Необходимость такой поездки, невозможность лечения в СССР — это тоже было искусственно создано, cм. [1], гл. 19.) Идея была простая и, по-моему, весьма конструктивная: самый факт обращения к космонавтам создавал вероятность, пусть даже совсем малую, того, что они обратятся с ходатайством к Правительству СССР прямо из космоса. А поскольку такой уровень гласности для КГБ заведомо неприемлем, то возникала надежда на уступку. Письмо было передано иностранным корреспондентам за месяц до полета и вскоре прозвучало по радио. Вместе с тем я далек от мысли, что именно это сыграло роль в получении Еленой Георгиевной разрешения на поездку. Было очень много ходатайств, а Вилли Брандт и король Бельгии Бодуэн лично просили Брежнева.
Помню, как в декабре удалось услышать по радио выступление Елены Георгиевны на церемонии вручения премии в Осло (не путать с Нобелевской лекцией А.Д.Сахарова, которую она зачитала на следующий день), и как это было сильно: "…сейчас, когда мы собрались в этом зале, чтобы отметить радостное событие, академик Сахаров стоит перед зданием суда в Вильнюсе — суда, где судят правозащитника Сергея Ковалева" (это очень примерный пересказ по памяти). Встретив через несколько дней Андрея Дмитриевича на семинаре в ФИАНе (он уже вернулся из Вильнюса), я поделился с ним своим впечатлением от речи Елены Геоpгиевны. "Ведь она ее сама придумала!" — сказал он с восхищением.
В конце письма космонавтам я просил также американских участников совместного полета заступиться за автора письма, если с ним что-то случится. Эта деталь весьма характерна. Это было мое первое открытое заявление и хорошо помню, как было неуютно. Чувство такое же, как когда входишь в холодную воду, да и глубина неизвестна. Но потом быстро привыкаешь, входишь во вкус. Не говоря о множестве подписанных коллективных обращений "В защиту", после ареста Орлова, Гинзбурга, Щаранского я сочинил несколько индивидуальных писем-статей ("О международной защите прав человека", "Еврокоммунизм и права человека"), которые неоднократно транслировались «голосами». Фамилия в эфире звучала, а жизнь шла своим ходом, как будто и не обо мне речь. Так же было и с "Обращением в ООН" в феврале 1980 г. (см. гл. 31). Впрочем, одна реальная неприятность все-таки случилась: почти везде ("День поэзии", "Юность") перестали печатать стихи моей жены — поэта Ларисы Миллер. "Каждый раз рядом с вашим именем возникает разговор о вашем муже („диссидент", „связан с Сахаровым"…). Это так широко разошлось и я думаю, страшно мешает вам публиковаться" — так сказала Ларисе Маргарита Алигер в начале 80-х. Впрочем, "есть один странный орган, в котором меня печатают: „Сельская молодежь", дай ей бог здоровья". Это слова из письма Ларисы друзьям в Израиль осенью 1982 г. Напомню, что главным редактором "Сельской молодежи" был в те годы Олег Попцов.
Лафа кончилась весной 1982 г. 17 марта в Фуркасовском пер., дом 1, в Главной приемной КГБ СССР моей жене предъявили толстую папку. Сказали, что это тянет на хороший срок: "ваш муж 10 лет не увидит своих детей". Худшего удалось избежать благодаря кампании защиты, инициированной моими старыми, еще со времен учебы на физфаке МГУ, друзьями, которые к тому времени уже 10лет жили в Израиле и США: Димой Рогинским, Павлом Василевским, Львом Левитиным, Шимоном Сукевером.
"Контактов с академиком" я не прекратил, но замолчать мне пришлось. Снова настало время анонимных сочинений. Но об этом ниже.
Глава 2
"Делай так"
В марте 1982 г. Сахаров написал обращение к советским ученым (см. в Приложении III к этой книге). Оно было вывезено Еленой Георгиевной из Горького, в некотором числе экземпляров распространялось в Москве, передавали его и западные радиостанции. Недавно, через 8 лет, я снова прочитал этот документ в сохранившемся у Алеши Смирнова [6] (по-видимому, единственном в СССР, не считая архивов КГБ) машинописном экземпляре самиздатского сборника "В" [7]. Не исключаю, что даже и сегодня это письмо вызовет непонимание у некоторых коллег Сахарова. Тем более важна его публикация и обсуждение.
