Том Вулф - Нужная вещь
Конрад и все остальные знали, как предусмотрительный офицер должен вести себя с этими людьми. Да и трудно было не знать. Каждый вечер ребята собирались и потчевали друг друга историями о том, как они лгали напропалую или каким-нибудь иным образом разрушали происки сморчков. И Конрад всегда старался добавить пару шуток для ровного счета.
При одном из тестов психолог вручал каждому кандидату чистый лист бумаги и просил внимательно рассмотреть его и описать, что на нем видно. В таких тестах не существовало правильных ответов, потому что суть их состояла в том, чтобы подвести кандидата к свободным ассоциациям и пронаблюдать, где блуждает его сознание. Опытные пилоты знали, что в этом деле главное — оставаться на суше, а не пускаться в плавание. Некоторые потом с радостью рассказывали, что, рассмотрев лист бумаги, взглянули в глаза психологу и объявили, что видят лишь чистый лист. Но это был неправильный ответ, потому что сморчки наверняка делали пометку о «подавленной способности к воображению» или еще о чем-нибудь в том же духе, правда, из-за этого не стоило беспокоиться. Один астронавт сказал, что видит заснеженное поле. Что ж, можно было отвечать и так, но не заходить при этом дальше, то есть не начинать рассуждать о смерти в мороз, о том, как можно заблудиться в снегах, о встрече с медведями и тому подобных вещах. Но Конрад… Итак, сидящий напротив него за столом человек протягивает Питу лист бумаги, просит рассмотреть и сказать, что Пит на нем видит. Конрад внимательно разглядывает листок, потом смотрит на человека и говорит подозрительным тоном, словно опасаясь подвоха:
— Но ведь он перевернут вверх ногами.
Психолога это настолько поражает, что он перегибается через стол и смотрит на абсолютно чистый лист, чтобы понять, так ли это, и лишь потом осознает, что над ним издеваются. Он смотрит на Конрада и улыбается ледяной улыбкой.
Конечно, это не позволяло достичь Эффекта нимба.
В другом тесте кандидатам показывали картины, изображавшие людей в различных ситуациях, и просили сочинить истории об этих людях. Картина, которая досталась Конраду, была выполнена в духе американского реализма: сцена из жизни странствующих сельскохозяйственных рабочих, вероятно, времен великой депрессии. На ней был изображен несчастный изможденный издольщик в комбинезоне, пытавшийся пахать ржавым плугом выветренную землю — скорее, какой-то овраг, а не пашню. Плуг тянул тощий мул с торчащими ребрами, а сбоку стояла жена издольщика — женщина с желтоватым цветом лица, ввалившимися глазами, изъеденная пеллагрой, с огромным животом (не меньше чем восьмой месяц беременности), в платье из мешковины. Она наклонилась в сторону, пытаясь опереться о стену лачуги, видимо, чтобы перевести дыхание. Конрад посмотрел на картину и сказал:
— Похоже, этот человек любит природу. Он не только пашет землю, но и любуется пейзажем — это видно по тому, как он смотрит на горы: чтобы увидеть, как бледно-голубая горная цепь вдали гармонирует с пурпурной дымкой над холмами возле его любимой усадьбы… — и так далее, и тому подобное, пока наконец до психолога не дошло, что этот коренастый умник с дырочкой между передними зубами просто посылает его вместе с тестом… подальше.
Это, конечно, тоже не произвело Эффекта нимба.
Да, для Конрада теперь начались веселые времена. Но у него осталось одно незаконченное дело. В тот вечер он позвонил в автопарк.
— Это Номер семь. Мне нужна машина съездить в лавку.
На следующий день, после теста в тепловой камере, когда он провел три часа в нагретой почти до пятидесяти градусов комнате, Конрад вытер пот с кончика носа, поднял глаза — и, конечно же, рядом стояла доктор Глэдис Дж. Лоринг и делала заметки в перекидном блокноте шариковой авторучкой. Конрад полез в карман брюк и вытащил точно такой же перекидной блокнот и такую же авторучку.
— Глэдис! — сказал он.
Она взглянула на него и застыла в изумлении. Конрад что-то быстро записал в блокноте, а потом опять посмотрел на нее.
— Ага! Вы дотронулись до уха, Глэдис! Мы называем это «сдерживанием эксгибиционизма»! Еще один росчерк в блокноте.
— О-о! Вы опустили глаза, Глэдис! Подавленная гипертрофия латентности! Извините, но это нужно записать.
Весть о том, что ленточный червь вывернулся наизнанку… что подопытный кролик взбунтовался… что собака Павлова позвонила в павловский звонок и сделала об этом заметку… — эта весть разнеслась очень быстро, и все, от Номера один до Номера восемь, были очень рады. Правда, доктор Глэдис Лоринг ничуть не смутилась.
Когда Скотт Карпентер звонил по вечерам из Райт-Паттерсона домой, в Калифорнию, — а он всегда делал это вечером, чтобы меньше платить, — его жена Рене обычно сидела в гостиной. У них был дом в Гарден-Гроув — городке возле Диснейленда. В гостиной перед раздвижной софой стоял каплевидный кофейный столик из самана и два самановых откидных столика по бокам. Этим трем безвкусным кускам самана с желтовато-коричневыми прожилками придавалось огромное значение. В 1959 году саманом увлекались все офицеры военно-морского флота и их жены.
Скотт был лейтенантом. Это означало, что его жалование, включая пособия на жилье и питание, составляло всего около 7200 долларов в год, плюс небольшая дополнительная плата за полеты. Конечно, юные офицеры и их жены с самого начала понимали, что низкое жалование — это одна из реалий служебной карьеры. Но существовало несколько видов компенсации: возможность летать, что очень нравилось Скотту; общество членов эскадрильи (когда было настроение общаться); определенное чувство призвания, недоступного штатским, и, наконец, дополнительные доходы, такие как плата за полеты, пособия на жилье и привилегии. При столь низком жаловании привилегии эти, не представлявшие, на первый взгляд, ничего особенного, приобретали чрезмерную важность. Вот почему гостиные женатых молодых военных в конце пятидесятых были забиты самой что ни на есть причудливой мебелью. Здесь стояли китайские столики «чань», на крышках которых были вырезаны сценки из деревенской жизни; полчища турецких стульев с высокими спинками, которые могли занять целый танцевальный зал; корейские диваны с деревянным корпусом, так ярко инкрустированные перламутром, что, казалось, вся комната щерится в отвратительной ухмылке; испанские шифоньеры — такие огромные и мрачные, что при одном взгляде на них разговор обрывался… и, наконец, цветистый саман. Ибо одной из привилегий была возможность по дешевке покупать деревянную мебель ручной работы в отдаленных уголках планеты, куда офицеров посылали с заданием. Наконец-то они могли обставить свои дома! — и военные привозили мебель в Штаты беспошлинно. Конечно, выбор был ограничен местными вкусами. В Корее, например, принято было покупать перламутр или китайское барокко. А на Гавайях, куда направили Скотта с женой, повсюду встречался саман.
