Юрий Гальперин - Воздушный казак Вердена
— Из тебя никогда, слышишь, никогда не будет летчика! Всю жизнь хвосты таскать будешь! Так меня обмануть! Горилла скорее летать научится, шимпанзе!.. Вон с глаз моих!..
На огромном аэродромном поле Славороссов сидел один у обломков самолета. Там его и застал посыльный из конторы:
— Управляющий вызывает.
«Конец, — подумал Харитон, — прогонят».
Но его не прогнали. Сказали, что в школе будет механик с завода, а он поедет в Петербург на авиационную выставку, куда «Авиата» отправляет свой самолет. Славороссов не знал, кого благодарить, неужели Сегно заступился?
…После возвращения с выставки Славороссов снова занял свое место школьного механика. Сегно не вспоминал о тяжелом происшествии, но и о полетах тоже не говорил. Перед ним был только механик. И все же Славороссов рискнул: выбрав подходящий момент, он попросил Сегно разрешить ему восстановить забракованный и списанный самолет.
— И что потом, убиться на нем?
— Генрих Станиславович… — умоляюще произнес механик. — Очень вас прошу…
То ли Сегно чувствовал и свою вину перед Славороссовым, то ли вспомнил, как сам в Петербурге разбил машину, пытаясь исполнить ефимовский прием, только он согласился:
— Хорошо, попытайся.
Теперь Славороссов совсем не бывал дома, случалось, и ночевал в самолетном ящике, благо тепло. А самолет отремонтировал.
Как только рассветало, Харитон садился в «свой» «фарман» и гонял его по полю, потом решился на подлет по прямой — чуть оторваться и тут же опуститься — понять посадку, почувствовать машину. Наконец Славороссов настолько уверился в своих силах, что сделал круг на высоте тридцати метров и легко, плавно приземлил самолет! Это была победа.
Как-то вечером, в конце полетов, Славороссов решил взять реванш. Никого не предупредив, он взлетел на своем аппарате, набрал над аэродромом 150 метров, что считалось рекордным для учеников. Еще более удивил присутствующих «бездарный» механик просто идеальной посадкой.
— Что я говорил о нем? — неожиданно для своих питомцев обрадовался Сегно. — Талант, мой почерк!.. Настоящий спортсмен!..
Опасаясь гнева Сегно, неуверенно подошел Славороссов, но все же не мог убрать с лица радостную улыбку.
И Сегно ответил улыбкой, протянул руку:
— Победителей не судят! Поздравляю, превосходный полет!
Стремясь привлечь внимание к своей продукции, которая не пользовалась спросом — «фарманы» фирмы «Авиата» были хуже оригинала, — дирекция стала устраивать по воскресеньям демонстрационные полеты.
Выпустив на старт летчиков Лерхе и Янковского, потом летавших самостоятельно учеников Сегно, Славороссов молит своего шефа:
— Вы же верите в меня, Генрих Станиславович, разрешите…
— Летай сколько угодно в будние дни, я не возражаю. Но тут праздник, демонстрация полетов, и вдруг… наш механик…
— Я ведь ваш ученик, и не самый плохой, — унижался Харитон.
Долго уговаривал он Сегно. Отмахнувшись от Харитона, как от назойливой мухи, инструктор дал согласие.
Демонстрация заключалась в полетах над аэродромом. Сегно и его коллеги-летчики поднимались на большую, по тем понятиям, высоту, кружились над полем, делали спуск по спирали, поднимали пассажиров. Ученики же просто показывали скромный полет по кругу.
«Фарман» Славороссова набрал легко приличную высоту. Перед ним открылась панорама Варшавы, голубой извив Вислы, и безудержно захотелось пролететь над всем городом, сделать праздник для всех варшавян — пусть запомнят Славороссова в небе! В эти минуты он снова, как прежде, спортсмен, чемпион, жаждет признания, славы. Он знает, что не имеет права на такой полет, еще нет звания летчика, нет «Бреве», но он его получит, а сейчас — на Варшаву!
И полетел. Воскресный день, улицы, парки полны людьми. Кто это так хорошо, легко и свободно парит над ними в голубом небе, то опускаясь, то забираясь ввысь? Как красиво, кто этот летчик?..
— Привет, Варшава! — озорно орет Харитон. — Летим, братцы!
В 1911 году подобный полет над городом был большой редкостью, он вызвал восхищение зрителей и, конечно же, был замечен газетчиками.
Назавтра варшавяне узнали, что блистательной демонстрацией полета они обязаны механику «Авиаты» Харитону Славороссову-Семененко. Журналист не забыл напомнить, что начинающий летчик в прошлом очень известный русский велогонщик из Одессы.
И присутствующие на празднике в Мокотуве единодушно считали полет Славороссова самым интересным, приветствовали его после посадки как несомненного победителя. Иначе отнеслись молодые летчики, почувствовавшие себя посрамленными, и кем?..
— Зачем вы разрешили?! — наступали они на Сегно. — Это же насмешка над нами!..
Разъяренные авиаторы даже не пожали руки своему счастливому коллеге, хотя он сегодня утвердил себя в их рядах.
Отчитал его и Сегно, хотя понимал, что Славороссов просто талантлив. Много ли он помог ему, все ведь сам.
— Это мальчишество! — все же повторил он еще раз. — Надо знать, что государством установлены строгие правила полетов, они летчикам не все разрешают, а вы еще… — Тут Генрих Станиславович вывернул такое ругательство, что даже одесский мастеровой удивился.
Правила действительно были, причем их появление весьма характерный штрих русской действительности. В 1910 году газеты смаковали занятный инцидент, случившийся в Государственной думе. В одном из своих выступлений депутат Маклаков заявил: «…В то время как все страны полетели на аэропланах, что у нас есть? Еще ни один человек не летает, а уже полицейские правила против аэропланов изданы, уже есть надзор за этим…»
Ему отвечал известный мракобес, депутат Марков 2-й: «Напрасно член Думы Маклаков возмущается, что в России еще никто не летает, а правила об авиации уже установлены. Что ж тут дурного? Понятно, что, прежде чем пустить людей летать, надо научить летать за ними полицейских…» Но ни правила, которых Славороссов не читал, ни нагоняй не могли испортить ему настроения в такой великий день. Он не думает о том, что скоро наступит время, когда к нему придут ученики, а один из питомцев напишет о своем воздушном крещении: «…Этот маленький мой первый полет, моя воздушная дерзость, мой чистокровный риск и удачный спуск — это такой величайший праздник моей жизни, такая личная победа, что, право, не забыть этого никогда во веки веков…»
Когда он прочтет эти строки писателя, друга и ученика Василия Каменского, то вспомнит именно этот день и вновь переживет свой «величайший праздник».
Пока же, оставшись один на аэродроме, Славороссов насвистывает веселый мотивчик, стирая с мотора масляные потеки… Вторым счастливым праздником стала для Харитона сдача экзамена на звание пилота-авиатора специальной комиссии Всероссийского аэроклуба. За все элементы полета по международным стандартам Славороссов заслужил единую оценку председателя комиссии: «Превосходно!» Это событие торжественно и шумно отмечалось в отдельном кабинете хорошего варшавского ресторана. Развеселившиеся гости требуют:
