Александр Таланов - Качалов
Не раз Качалов выступал на так называемых благотворительных концертах для сбора средств в партийную кассу. Однажды он ухитрился дать такой концерт даже в зале Благородного собрания. В память этого смелого выступления ему был поднесен портрет его сына с надписью на рамке: «В. И. Качалову от финансовой комиссии МК РСДРП».
Охранка прозевала этот криминальный концерт в центре «второй столицы» — Москвы. Зато за границей полицейские агенты сумели в сыскном соревновании «обштопать» своих московских собратьев. Заграничная агентура доносила в департамент полиции об одном выступлении Качалова как о чрезвычайном происшествии.
Полицейский агент обстоятельно сообщал, что в Париже в зале Гаво состоялся концерт в пользу русской «эмигрантской кассы», хотя на афишах он значился в пользу Тургеневской библиотеки. Находящийся в Париже проездом артист Московского Художественного театра Качалов принял участие в этом концерте.
Качалов был встречен бурными аплодисментами. Чувствовалось, что публика устраивает ему овацию не только как любимому артисту, но и как другу революционного движения, «несущему свое искусство свободному народу», — так слышалось в зале. Артист понял это: вместо какого-то отрывка из Гоголя, объявленного в афише, он прочел рассказ Яблоновского из революционного быта под названием «Товарищ».
Сообщение парижского агента вызвало переполох в департаменте полиции. Московской охранке было немедленно предложено самым тщательным образом проверить политическую деятельность артиста и разузнать о всех его знакомствах.
Охранка рьяно принялась за работу. Дом № 4 в Каретном ряду, в котором находилась квартира Качалова, был взят под неослабный надзор полиции. Даже няня в семье артиста, Агафья Никифоровна Трошина, попала в число подозреваемых лиц. Однако охранники не удовлетворились этими мерами, и во все полицейские участки столицы была разослана телеграмма с предписанием срочно телеграфировать охранному отделению в случае прибытия потомственного почетного гражданина Василия Ивановича Шверубовича, по сцене — Качалова.
В то же время в «Деле № 722» появилась безграмотная, но многозначительно суровая резолюция: «При обнаружении надлежит взять Шверубовича (Качалова) в наружное наблюдение в целях выяснения его связей».
Дело росло, пухло от подшиваемых донесений, рапортов. Начальник отделения по охранению общественной безопасности и порядка в Москве докладывал департаменту полиции, что «артист Московского Художественного театра Василий Иванович Шверубович — по сцене Качалов значится выбывшим за границу. За появлением его в столице установлено наблюдение, и о последующем будет донесено дополнительно». На этой бумажке появилась резолюция особого отдела департамента полиции, предписывающая включить Качалова в циркуляр по пограничным пунктам досмотра.
Полицейский бумажный ком превращался в лавину. Секретный розыскной циркуляр, посвященный Качалову, был разослан во все концы Российской империи: всем губернаторам, градоначальникам, начальникам жандармских и железнодорожных полицейских управлений, охранных отделений и жандармским офицерам на пограничных пунктах досмотра.
В этом грозном циркуляре, переданном по телеграфу, сообщалось, что артист Московского Художественного театра Качалов политически неблагонадежный. При переезде им границы таможенным чиновникам надлежало произвести тщательный осмотр его багажа. В случае обнаружения чего-либо преступного — арестовать.
Если бы только знал артист Художественного театра, сколько сил и средств брошено, чтобы установить, когда он ступит на российскую почву! В полном неведении, что его особе уделяется так много внимания, Качалов возвращался на родину. И как ни удивительно, пересек границу никем не замеченный.
Пристав Сретенской части первым обнаружил местопребывание неблагонадежного артиста в доме № 4 по Каретному ряду в квартире, на двери которой блистала начищенная медная табличка с надписью «Василий Иванович Качалов». О своем важном «открытии» пристав тотчас послал телеграфный рапорт в охранное отделение.
Слежка за артистом возобновилась. Тем не менее он по-прежнему помогал революционному движению. Особенно тесная связь, перешедшая в близкую дружбу, завязалась у него с вожаком московских большевиков Николаем Эрнестовичем Бауманом.
Беззаветно преданный и близкий В. И. Ленину, закаленный революционер Бауман не раз подвергался арестам, совершал побеги из тюрем и ссылки. Дружба Баумана с Качаловым как раз совпала с тем временем, когда этот испытанный большевик принимал непосредственное участие в создании, печатании ни транспортировке из-за границы в Россию газеты «Искра». В. И. Ленин называл его одним из главных практических руководителей этого дела.
Зимой 1903 года Бауман нелегально приехал в Москву и остановился в гостинице «Париж». Вскоре, несмотря на то, что он изменил свою внешность и жил по паспорту немецкого коммерсанта, полиция напала на его след. Едва заметив за собой слежку, Бауман немедленно покинул гостиницу.
Ловко обманув преследовавших его полицейских ищеек, он скрылся в квартире Качалова. Эта квартира стала не только надежным убежищем, но и конспиративным адресом для связи редакции «Искры» с московскими большевиками. Сюда для передачи московским искровцам посылал письма Ленин, здесь же агенты «Искры» получали нелегальную литературу.
Бауман принимал всяческие меры предосторожности, чтобы уберечь конспиративную квартиру Качалова от разгрома жандармов. С этой целью он изобрел целую систему сигналов из крестов и точек, которые писались мелом на водосточной трубе дома, расположенного неподалеку. Подпольщики строжайшим образом соблюдали требования конспирации и никогда не являлись на квартиру артиста, прежде чем не убеждались, что «дождя нет», о чем сообщала условная метка на водосточной трубе.
Нетрудно представить, какое огромное влияние на формирование взглядов Качалова оказывал профессиональный революционер, обладавший могучей волей, обширными знаниями и личным обаянием. Они общались часто и подолгу. Как-то Николай Эрнестович нелегально прожил у Качалова две недели, а потом в течение целого года на день-два скрывался у него от царской охранки. Однажды они вместе встречали Новый год в Художественном театре. То был дерзкий, но рассчитанный шаг: жандармам в голову не пришло бы в таком месте и в такое время искать опасного революционера.
Пламенный большевик Бауман трагически погиб от подлой руки охранника-убийцы. Качалов навсегда сохранил к нему чувство горячей симпатии. «Это был, — говорил он друзьям, — один из самых лучших, из самых чистых и светлых людей, промелькнувших в моей богатой встречами жизни. Бауман поражал своей исключительной жизнерадостностью, талантливостью натуры, широтой интересов живого, творческого ума. Пламенность и непримиримость революционера соединялась в нем с душевной мягкостью, добродушием. Он очень любил искусство, хорошо понимал его, умел и любил о нем говорить».
