Софья Островская - Дневник
[Январь] 15, воскресенье. 7 час. веч.
Боже, Боже… как мне голова болит – озноб такой, что места себе не найдешь, ломит кости, как-то сладко и тревожно на душе. Ооо, я не могу – я не могу! Будто бы что-то вижу, далекое, знакомое и таинственное – а что это? что? Гадко, больно, душно и в то же время холодно. А в довершение всего – половина восьмого подают лошадь… надо ехать… надо… надо… надо.
11 час. Этот же день.
Ничего не слышу, не чувствую… Сплошной противный туман. Голова болит адски.
[Январь.] Понедельник 23
Встала я только в пятницу, но почему-то ничего не сказала об этом моему дневнику. И хотелось – и не хотелось. Сама не знаю. Правда, мне теперь почти что хорошо, но болят губы. Простуда, ничего не поделаешь.
Я выиграла 110 рублей – вчера у нас в железку играли: Кравец, Волк, Красавин, papa – отцу страшно не везет. Проиграл около тысячи. Право, не знаю, о чем больше писать?
В Петрограде сильнейшие морозы. До 32°. Я и сейчас в шубе пишу; такой наброшенный на плечи русский шугай[207] – кажется, так? Я теперь пропитана этим тургеневским духом, этой ясной теплотой, искренностью и задушевностью. Как он Россию любил!.. Только до сих пор ни один женский тип меня не захватил. Разве только Зинаида в «Первой любви»? Да Вера[208]. В первой – холод, бесстрастие, сознание красоты, власть над окружающими, во второй – самолюбие, решительность, твердость, нежелание делать из себя минутную забаву.
Мне нравятся лишь те типы, в которых я нахожу немножечко себя, где есть маленькое отражение моего «я»!
Февраль 10, пятница
Я очень давно не писала. Но оправданья даже не ищу, потому что иногда встречалась свободная минута и можно было писать, сколько вздумается, а я… я, конечно, ленилась, не той сознательной ленью, что вот делать ничего не хочется, а просто выжидала какого-то необыкновенного случая, чтобы можно было занести все в порядке и подробно. Но так как такого случая не было, то приходится довольствоваться тем, что имеешь. Маленьких и больших новостей было порядочно, но всех сразу не припомнишь. Одна из более главных – это то, что эту зиму невероятно часто простужаюсь. Снова себя плохо чувствую: голова болит, все тело как-то странно и противно ноет. Это фатально, что уже третий год каждую Масленицу я должна непременно болеть. Тут всякое удовольствие пропадает! 29 января рapa решил купить дом баронессы Розен на Преображенской[209]. Все его за это хвалят, говорят – хорошее дело. Ну, и слава Богу – больше ничего не скажешь. Была всего один раз в театре. У Мосоловой. Sabre[210] не было. Поделом. Но теперь меня решительно никто и ничто не занимает. Maman это не нравится: преждевременная старость. Мне безразлично. Раньше (ведь не так давно) я страшно любила улицу, Невский, толпу – теперь… едва переношу! Мне они все кажутся такими гадкими, гадкими, донельзя низкими. Вот такие также и все мои «рыцари»… позабыла, не помню, не хочу. С меня довольно. Это, если можно так выразиться, конец начала.
Февраль 14, вторник
Вчера у нас были гости: Копец, Кондорова, Волк, ksiądz, Франкен… Мне было весело, но только потому, что вообще я люблю, когда бывают гости. Немного суетливо, но интересно. Главное, было шампанское. Я никогда ничего не имею против Каедеча или Вдовушки. Сегодня сидела весь день дома, порядком скучала и лишь к вечеру вспомнила, что ведь «Notre Dame»[211] едва-едва начата. Стала читать. За последнее время я часто думала о Р.Г. В глазах все время стояло его оригинальное, умное лицо, решительное и азартное. Сегодня Р. приехал.
Февраль 24, пятница
Panem et cirсenses[212].
Казалось, навсегда замолк этот безумный клич толпы и уснул навеки дремлющий, хищный народный зверь. Казалось, что 1906 год не может никогда вернуться, а особенно теперь, в наши страшные дни, когда крови уж и так довольно… страданий уж и так много! Нет… только вчера еще проснулся полуголодный, разъяренный зверь толпы и протянул вперед жадные руки. Хлеба… хлеба!
Но откуда его взять, бедный, жалкий народ? Откуда его привезти или, скорее, как, если поезда заняты перевозкой раненых воинов, пищи для передовых позиций? Ведь нашим защитникам, которые стеною своих собственных тел останавливают напор врага, которые потоками своей крови преграждают путь германцам, ведь им же нужно отдать первую дань нашего ежедневного обихода. А притом этим народным бунтом останавливается выдача снарядов, и каждый пропущенный час – это, может быть сотня жизней скорбных тихих теней на передовых позициях….Великий страшный грех, российский народ, жаль мне тебя, каждая капля крови, пролитая из-за сегодняшних дней, будет страшным кровавым потоком на твоей совести. Грешно в такое время великого переворота думать о своей личной выгоде и желать личного счастья. Наше дело – продолжать огромную деятельность наших воинов, если и не то же, что они делали для нас, то, по крайней мере, показать им нашу доброжелательность, участие, любовь или поддержку в трудную минуту жизни и не забывать, что только их трупы останавливают покорение страны. Ты один, Великий и Неведомый, можешь вразумить их умы и приостановить ту кровавую [бойню, в] которой сын не различит отца, а брат брата!
[Февраль] 26, воскресенье
Забастовка переходит в открытый бунт. Требуют хлеба, громят пекарни. На Невский без пропуску выйти нельзя. Телефонировал Алексей Васильевич, говорят, что по проспекту стрельба идет. Он в большом беспокойстве: уехать отсюда трудно, дела не окончены… а страшно!
Я с трудом говорю. Голос совсем потеряла. Вероятно, вчера простудилась, возвращаясь от «Медведя». Был страшный ветер и довольно холодно. Сейчас написала письма К. и Н. Едва-едва кончила. Настроения никакого. Звонила miss O’R., сказала, чтобы до четверга в гимназию не являться. Значит – остро. Слухов масса, а правда или нет – не узнаешь. Говорили, что будто бы пулемет у Публичной библиотеки выставили, что казаков хотели сбросить, что говорят революционные речи. Ей-богу, не поймешь. Мне кажется, что все страшно преувеличено. Хотя – трудно сказать. Мне сейчас так страшно, тревожно и беспокойно. Я очень боюсь за Р.Г. С утра ушел и до вечера дома не было. А он такой резкий, стремительный. Ужас.
28 февраля, вторник
Не забастовка, не бунт, а открытое восстание войск и народа. Не простое требование хлеба, а революционное движение против царизма и устаревшего правительства, которое не смогло удержать бразды правления в своей руке. Оживленное стечение народа под сень волнующего, красного знамени и торжественный могучий крик: «Свобода… свобода». Все охвачены безумным огнем революционного движения, все стремятся к осуществлению идеала народного правления и верят, верят, твердо верят в возможность достижения своей мечты. С 24-го началось это. Странное совпадение – в феврале (роковой месяц) начались революции в Германии, Австрии, Италии, Франции… с этим месяцем, вообще странным, связаны воспоминания о кровавых днях и о желаниях лучшей участи. До чего дойдет Россия в своем теперешнем восстании – неизвестно. Я всегда недоверчиво отношусь к слишком экзальтированным событиям. Они мне припоминают яркие, но быстро угасающие костры. А здесь почему-то является уверенность, что желаемое близко и возможно… Возвращаются идеи 1905 года, но огромная разница существует между тем народным бунтом и теперешней великой революцией. Тогда, в 1906 году, народ был преследуем и бит войсками и полицией, а теперь лишь небольшая горсточка полиции, в числе 5000 чел., сопротивляется народной массе. Войска стоят за народ. Немногочисленные полки еще колеблются. Семеновский, славный своим жестоким зверством в [1]906 году, примкнул к толпе «товарищей-граждан», предварительно потеряв добрую половину своего состава в перестрелках с революционной армией. Волынский, Литовский, Преображенский, Измайловский, Кексгольмский, Гренадерский и многие другие присоединились к народу и действуют во имя общественной свободы и установления нового, более солидарного правительства. «Казаки (как сказано в афишах) сочувствуют народу. Но до открытого восстания еще не дошло». Что скажет эта бурная среда – трудно предугадать. Моряки, саперы, электротехнический батальон – на стороне революционного движения. Даже из Царского Села Четвертый Стрелковый полк предложил свои услуги Государственной думе, которая образовала Временный комитет под председательством Родзянки. Так много странно-неожиданного произошло за вчерашний и сегодняшний день, что, право, хочется рассказать все по порядку.
