Беназир Бхутто - Дочь Востока. Автобиография.
Он снова поднял эту тему, когда я сжилась с новой обстановкой и в письмах моих стало проскальзывать отношение к Западу как к родному дому. Пожалуй, он опасался, что я поддамся соблазну и не вернусь домой. «Сейчас они (местные, западные) относятся к тебе как к студентке, которая не собирается оставаться у них в стране, — писал отец. — Они радушно принимают тебя, потому что ты им не помеха. Однако отношение их коренным образом изменится, если они увидят, что ты одна из множества азиатов, пакистанцев, стремящихся осесть в их стране. Они находят несправедливым, что должны состязаться с иммигрантами на пути служебного роста, в борьбе за место под солнцем».
Беспокойство отца не имело под собой оснований, ибо я никогда не собиралась осесть на Западе, не возвращаться в Пакистан. Сердце мое осталось в нашей стране. Моя культура, мое наследие там. И будущее свое связывала я с Пакистаном. Скорее всего с дипломатической службой. Ведь в качестве дочери своего отца я уже набрала определенный дипломатический опыт.
Во время официального визита в США в 1973 году, когда отец добивался отмены эмбарго на поставки оружия Пакистану, во время приема в Белом доме я сидела рядом с Генри Киссинджером. За супом я не могла думать ни о чем, кроме непочтительной карикатуры в студенческом юмористическом журнале «Гарвард лампун» на весь разворот, где госсекретарь дымил сигарой, развалившись на шкуре китайской панды. Экземпляры с этой карикатурой я сразу же выслала домой сестре и Самийе. Моя болтовня с ним за рыбным блюдом полностью посвящалась гарвардскому снобизму и другим столь же легким, с моей точки зрения, темам. Поэтому я безмерно удивилась, когда за ужином на следующий вечер Киссинджер обратился к моему отцу с фразой: «Господин премьер-министр, ваша дочь еще более агрессивный соперник, чем вы». Отец рассмеялся, истолковав это как комплимент. Я, правда, призадумалась...
Ядерная энергия оказалась главной темой визита во Францию на похороны Жоржа Помпиду в 1974 году. Отец пришел к согласию с Помпиду по поводу помощи Пакистану в строительстве обогатительного завода. Теперь нужно было обеспечить продолжение работы в этом направлении с преемником Помпиду. «Как думаешь, кто станет следующим президентом Франции?» — спросил меня отец за ужином «У Максима». «Жискар д'Эстен», — ответила я, основываясь на прекрасном курсе моего наставника в Крайст-Черче Питера Палсара, посвященном французской политике. К счастью, я не ошиблась. Президент Жискар д'Эстен, вопреки давлению со стороны США и личного нажима Генри Киссинджера, развил и расширил соглашение, достигнутое при его предшественнике.
За три года до этого в Пекине мои президентские прогнозы оказались не столь удачными. Отец послал нас четверых, меня с братьями и сестрой, знакомиться с коммунистическим Китаем. Во время неофициальной встречи Чжоу Эньлай, китайский премьер, спросил меня, кто, по моему мнению, станет следующим президентом США. Я уверенно ответила, что Джордж Макговерн, и настаивала на своем мнении даже после того, как Чжоу сослался на то, что его американские источники склоняются в пользу Никсона. Как антивоенный активист Гарварда и временный житель либерального северо-востока США, я не могла прийти к иному выводу. Чжоу Эньлай попросил меня написать ему о своих свежих впечатлениях по возвращении в США. И я снова пришла к тому же выводу. Это что касается моей политической прозорливости в студенческие годы.
Мои собственные — более успешные — президентские выборы больше занимали меня осенью 1976 года, когда я вернулась в Оксфорд для прохождения годичного аспирантского курса. Хотя мне не терпелось сменить академический мир на дипломатический, отец считал, что дети его, будучи детьми премьер-министра, должны обладать неоспоримой квалификацией, чтобы избежать обвинения в фаворитизме.
Мой брат Мир только начинал обучение в Оксфорде, и я, конечно, хотела бы проводить с ним больше времени. Но основной моей заботой стало завоевание места президента Оксфордского общества. Я уже состояла в его комитете, исполняла обязанности постоянного казначея, но первая моя попытка стать президентом провалилась. На этот раз я победила. Моя победа в декабре 1976 года внесла сумятицу в «мужской клуб», куда всего десять лет назад женщины допускались лишь на галерею и где на семь мужчин приходится пока что только одна женщина. Удивление было всеобщим, даже отец мой удивился.
«На выборах неизбежно кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает, — писал он мне незадолго до президентских выборов 1976 года в Америке, готовя меня к такому же поражению, какое постигло Джеральда Форда в президентской гонке с Джимми Картером. — Ты делаешь, что можешь, но результат следует принимать с достоинством». Послание месяцем позже выдержано в совершенно ином духе. «Безмерно рад твоему президентству в Оксфордском обществе, — прочитала я в телеграмме. — Отлично, прекрасно, прими мои сердечные поздравления с успехом. Папа».
Мой трехмесячный президентский срок начинался с января 1977 года. Когда мы с Миром летели домой на краткие каникулы в Михайлов день, горизонт казался безоблачным.
Познакомиться с Зия уль-Хаком меня пригласил один из секретарей отца. Произошло это в Аль-Муртазе, во время празднования дня рождения отца несколькими днями позже. Я встретилась с человеком, который через полгода отстранит моего отца от власти и впоследствии пошлет его на смерть.
Я слышала, с каким тщанием подбиралась кандидатура на этот пост, поэтому особенно интересно было взглянуть на нового назначенца на должность начальника Генерального штаба армии. Рассматривались кандидатуры шести других генералов, но все они, судя по информации органов армейской разведки, оказались не безгрешными: пьянство, разврат, супружеская неверность, подозреваемая продажность... Не без греха оказался и сам Зия. Он поддерживал связи с «Джамаат-и-Ислами», фундаменталистской религиозной организацией, боровшейся против ПНП и желавшей ввести в стране религиозное правление. Один из послов обвинял кандидата на пост начальника Генерального штаба в примитивном мелком воровстве.
Но были у него и неоспоримые плюсы. В отличие от многих его коллег он не был запятнан зверствами в Восточном Пакистане — его не было в стране во время гражданской войны. Говорили также, что он популярен в армии. А этот критерий, с точки зрения отца, весил более остальных. Слишком уж затянулся поиск нового главы Генштаба,
пора было принимать решение. И на основании положительных откликов разных военных инстанций отец остановился на кандидатуре Зия уль-Хака. «Не следует создавать впечатление, что гражданское правительство навязывает свою волю армии», — сказал отец с облегчением. И таким образом 5 января 1977 года я впервые лицом к лицу столкнулась с человеком, столь радикально вторгшимся в нашу жизнь.
