Виктор Болдырев - Гибель синего орла
Снаружи, на стене хижины, на бревне шестого венца острым ножом вырезаны морской якорь и надпись:
В А С И Л И Й Б Е Л Я Е В, 1 9 0 9 Г О Д
Согнувшись в три погибели, переступаю порог избенки и осматриваюсь. Широкий луч света, проникая через квадратное окошечко, освещает в углу белый человеческий скелет, прислоненный к почерневшей стене.
Невольно отступив, зову Пинэтауна. Юноша с ужасом смотрит на печальную картину.
Человек умер, сидя на деревянных нарах. Груда истлевших лохмотьев прикрывает скелет.
На столе, рядом с нарами, валяется опрокинутая чернильница, нераспечатанная проржавевшая банка американских консервов, оловянная ложка и жестяная кружка, перевернутая вверх дном.
У изголовья нар, прислоненный дулом к скелету, стоит ржавый винчестер. Стреляные гильзы устилают пол хижины. Умирая, человек отстреливался. Следы пуль видны на притолоке и на пороге двери.
Посреди горницы, на возвышении, сложенном из камней, чернеет печка, искусно сделанная из железной бочки. Два грубо сколоченных стула и сундук из корабельных досок дополняют убогую обстановку мрачного жилища.
Пинэтаун поднимает тяжелую крышку сундука. В нем в беспорядке хранится зимняя одежда, испорченная сыростью: спальный мешок из шкурок пыжика, оленья куртка, расшитая бисером, меховые брюки и чукотские короткие торбаса.
Выбираемся из хижины, обследуем амбар. Отбросив деревянный засов, раскрываем дверь. Сладковатым запахом гнили пахнуло изнутри. В амбаре лежат истлевшие рыболовные снасти и гнилые веревки, дубовые бочки с тухлым сливочным маслом и синими окороками, ящики с позеленевшими морскими галетами и консервами, мешки гнилой муки, железные бочки с забродившим спиртом, заржавевшие ружья и винчестеры, дырявые цинковые ящики с патронами и отсыревшим порохом, различная посуда и мелкий хозяйственный инвентарь.
Обитатель зимовки, владея этим складом, мог долгие годы жить отшельником в полярной пустыне.
Солнце повисает над горизонтом. Пора отдыхать. Устраиваемся спать на берегу бухты, решив утром предать земле останки Василия Беляева.
Перламутровое море тихо вздыхает и шуршит галькой у наших ног. Медузы качаются в прозрачной зеленоватой воде у берега спящего залива. Закутавшись в спальный мешок, долго не могу уснуть, раздумывая о страшной судьбе человека-отшельника.
Глава 5. ИСПОВЕДЬ ПИРАТА
Утром, захватив с вельбота кирки и лопаты, начинаем рыть могилу. Земля, скованная вечной мерзлотой, не принимает железа. Наконец могила готова. Связав ремнями носилки из лопат, идем в хижину. Пинэтаун разгребает истлевшие лохмотья одежды, осторожно освобождая скелет. Утреннее солнце освещает сквозь окошко мрачное жилище. Осматриваю пыльные стены, надеясь найти еще надпись и разгадать историю полярного отшельника.
Возглас Пинэтауна заставляет круто обернуться. Скелет, загремев костями, валится на деревянные нары.
Пинэтаун протягивает клеенчатый сверток, туго стянутый кожаным шнурком. Рука его дрожит.
- В лохмотьях нашел, - глухо говорит юноша.
Быстро разрезаю ремешок, непослушными пальцами разворачиваю клеенку. Перед нами лежит толстый синий пакет, запечатанный сургучом.
Крупными печатными буквами дрожащей рукой умирающий вывел на конверте адрес: "Капитану Седову, в собственные руки". Распечатав конверт, извлекаю письмо, измятый лист пергамента, сложенный вчетверо, и пачку рваных документов.
На пергаменте тушью нарисована карта побережья Восточно-Сибирского моря. В левом углу карты - рисунок морского компаса. Ниже - извилистая линия берега Восточной тундры с мелкими бухтами и заливами, мысами и опасными мелями. Крест отмечает на карте мыс Баранова.
Письмо, написанное по-английски неверным, корявым почерком, читаю по складам. Словно тяжелый занавес падает, открывая тайну одинокой заимки. Перечитываю письмо Пинэтауну, медленно переводя короткие английские фразы:
- "13 августа 1909 года.
Господин капитан!
Прежде чем отправиться в ад к чертям на сковороду, пишу Вам письмо вроде исповеди. Даром, что я моряк, а сдыхать приходится на берегу сухопутной крысой.
Треклятая жаба душит горло удавкой. Валяюсь на койке, точно колода. В ушах звенит, а в глазах зеленая вода, целые горы ее плещут вверх и вниз.
Нет, сэр! Смерть маху не даст. И двух дней не протянет старый морской волк Джефф Питерс. Вы не ошибаетесь, господин капитан. Меня зовут Джефф Питерс. Я - американский матрос с парусно-моторной шхуны "Зуб кашалота".
23 июля 1903 года шхуна отчалила из Сиэтла в устье Колымы, доверху набитая контрабандным товаром. С той поры никто, кроме старого Питерса, не знает, куда она запропастилась. Шесть лет назад я спрятал концы в воду, назвавшись русским траппером* Василием Беляевым. Он умер от цинги в промысловой избе у мыса Баранова.
_______________
* Т р а п п е р - бродячий охотник.
На борту шхуны находились Джим Мак-Кол - моторист из Серкл-Сити, Пит Картрайт - матрос из Бостона и мистер Снайерс - шкипер из Сиэтла.
Товары мы сбыли с дьявольским барышом. Чукчи голодали. За пачку патронов Снайерс брал по два песца, за винчестер - по две чернобурки. Весь трюм был забит тюками пушнины. Такого богатства я в глаза не видывал.
В трюме у нас под ногами лежал клад в несколько миллионов долларов, и палуба жгла нам пятки. Мы следили друг за другом, как волки, учуявшие поживу. Таков закон доллара, господин капитан. Нас еще в школе учили перегрызать горло ближнему за чертово золото.
Шкипер Снайерс, детина шести футов* росту, с противной рожей, исцарапанной оспой, был на хорошем счету у компании. Много темных делишек лежало на его совести. В бухте Баранова он приказал бросить якорь и собрал нас в шкиперскую каюту. Без обиняков Снайерс выложил тайный приказ компании.
_______________
* Ф у т - мера длины, около 0,3 метра.
Нам приказывали выгрузить на берег пушнину, запрятать ее в укромное место до следующей навигации, шхуну выбросить на камни и затопить.
Компания получала сто тысяч долларов страховых, а мы, после зимовки на берегу Чукотского моря, - двойной оклад и по тысяче долларов на нос.
- Станете, ленивые черти, свободными людьми и джентльменами! прохрипел Снайерс, выколачивая трубку.
Тайник мы вырыли в ракушечьих холмах на мысе Баранова. Тюки с пушниной запрятали в подземный трюм, выложив яму палубными досками. Крышу и люк завалили землей и накрыли дерном. Ракушечьих холмов там чертова дюжина, и сам дьявол не разберет, куда мы упрятали три сотни тюков мягкого золота.
Зимовать мы надумали в промысловой избе у мыса Баранова. Снайерс приказал мне и Джиму отвести шхуну к устью Колымы и выбросить на камни против Чаячьего мыса.
