Тим Скоренко - Легенды неизвестной Америки
Интересные новости в газетах он имел привычку выделять, подчёркивая ногтем. По этим едва заметным царапинам я определял, обратил ли он внимание на ту или иную новость, и вскоре сформировал для себя круг его интересов. Конечно, он всегда читал заметки о международной политике — о событиях в Европе, о подходящем к концу Нюрнбергском процессе и прочих отголосках войны. Во-вторых, его интересовала светская хроника, а если в ней упоминались известные монегаски, он и вообще прорезал бумагу ногтем насквозь. В разделе «Спорт» он всегда читал про автогонки. Надо сказать, что в Европе с гонками было тогда плоховато — не до спорта, когда половина мира в руинах.
Собственно, он часто рассказывал про гонки. Вспоминал старое время, радовался новому. В сентябре сорок шестого в Европе прошли две крупные гонки — Гран-при Турина и Гран-при Милана (первую выиграл Акилле Варци, вторую — Карло Феличе Тросси, оба — на «Альфа Ромео»). Октябрь порадовал Тэмбэла тремя Гран-при, в ноябре гонок не было, а в декабре прошёл Гран-при Рио-де-Жанейро, где первенствовал Шику Ланди. Тэмбэл даже порывался поехать в Рио, благо это было нетрудно осуществить, но всё-таки сумел сдержаться. Ведь всю осень и половину зимы он следил за обитателем дома напротив. Я не буду пересказывать вам полную гоночную статистику этих месяцев. Тем более что были ещё гонки американского чемпионата AAA, за которым Тэмбэл тоже внимательно следил.
Итак, ровно пять месяцев — с девятого сентября по двенадцатое февраля — провёл Джордж Тэмбэл в моём гараже. Не воспринимайте это так, будто он сидел там безвылазно и питался приносимыми мной гамбургерами, ни в коем случае. Конечно, он иногда покидал гараж — под покровом ночи, чтобы из соседнего дома ничего не увидели. На несколько дней он бросал наблюдение и возвращался к обычной жизни, чтобы отдохнуть и развеяться. В эти дни мы анализировали новую информацию (если она была), пытались найти ещё какие-нибудь ниточки, способные привести к Кальцену.
Вылазку в дом Кальцена мы предприняли в первых числах января. Чтобы в точности описать, как она происходила, предварительно нужно рассказать обо всём, что заметил Тэмбэл в своём четырёхмесячном на тот момент дозоре.
В начале наблюдения он не видел ничего, кроме руки. Каждое утро дверь приоткрывалась, оттуда появлялась рука — и брала молоко. Молочник проезжал мимо дома примерно в 6.15, уже в 6.20 молока не было. Тэмбэл заснял руку в максимальном приближении. На ней была тонкая кожаная перчатка; рукав принадлежал, судя по всему, серому твидовому пиджаку. В другой раз мелькнул рукав от коричневого джемпера, но перчатка оставалась той же самой. В доме явно кто-то жил, но этот «кто-то» никогда не покидал своего убежища.
Эта же рука иногда выкладывала на крыльцо корреспонденцию, которую забирал почтальон. Он оставлял взамен газеты и письма, которые тоже исчезали в недрах дома. Несколько раз привозили не только молоко, но и еду — в небольших коробках. Но ничего не изменилось: их забрали через щель, образованную приоткрывшейся дверью.
Лишь четырнадцатого октября, спустя более чем месяц после начала наблюдения, Тэмбэлу впервые удалось запечатлеть таинственного обитателя дома в полный рост. Это произошло, как ни странно, днём, в половине четвёртого. Шёл дождь, небо было серым и каким-то мучнистым. Тэмбэл привычно читал книгу, одним глазом поглядывая на дверь дома напротив. Та начала открываться, и Тэмбэл взял фотоаппарат, намереваясь сделать очередной снимок руки, забирающей почту. Но каково же было его удивление, когда человек вышел на крыльцо и оперся локтями о перила.
Тэмбэл тут же начал лихорадочно снимать. Лица не было видно с такого ракурса, лишь фигура. Потом странный человек развернулся (как назло, в противоположную от Тэмбэла сторону) и пошёл в дом. В последний момент Тэмбэл всё-таки успел заснять его профиль.
Проанализировав полученные фотографии, мы смогли сделать несколько заключений о личности соседа. Это был мужчина, невысокий, но вполне статный. Судя по всему, лет сорока-пятидесяти, то есть вполне могущий быть Кальценом. Профиль обычный. Нос прямой, не длинный и не короткий, пропорциональный подбородок, средней высоты лоб. Снимок был равно похож и на фотографии Кальцена (у агента их было порядка десяти), и на меня, и на самого Тэмбэла.
Это происшествие придало Тэмбэлу новых сил. В принципе, никаких сомнений, что в доме прячется именно Кальцен, не возникало. Странным обстоятельством была именно маскировка. Если немец и в самом деле великолепно владел английским языком, то он мог спокойно выдавать себя за американца (в крайнем случае — за какого-либо канадца из Квебека, говорящего с французским акцентом). Зачем ему было прятаться таким необычным образом, полностью изолируя себя от общества?
Ну да ладно, тогда мы не задавали себе подобных вопросов. Точнее, задавали, но не заостряли на них внимания. Первоочередной задачей было взять Кальцена, а потом уже разбираться в мотивах его поступков.
Спустя полторы недели предполагаемый Кальцен снова вышел на крыльцо. День был точно такой же: пасмурный, дождливый, хмурый. Кальцен (будем условно называть странного соседа так) постоял, опираясь на перила, посмотрел на улицу, на машины, на небо — и снова исчез в доме. Тэмбэлу снова не удалось сделать фотографию, достаточно качественную для опознания.
Агент проявлял необыкновенное терпение. Он был профессионалом высокого класса. Терпение — это одно из основополагающих качеств, которым должен обладать специалист, занимающийся подобной работой. Это как на охоте: чтобы не спугнуть дичь, выслеживать её нужно аккуратно, не торопясь, порой несколько часов пролежав в засаде. А потом одним ударом довершить дело. Самое неприятное, если этот удар приходится мимо. Тогда все труды — насмарку. В случае с Кальценом Тэмбэл не мог позволить себе ошибиться. Поэтому он ждал.
Тем не менее он всё чаще заговаривал о необходимости пробраться в дом. Но Кальцен никогда не покидал своего убежища, и удобного случая просто не представлялось.
Мы беседовали с Тэмбэлом и на отвлечённые темы. Однажды он обмолвился, что у него есть сестра, которая с мужем живёт в Уганде — она эмигрировала из Европы в самом начале войны. В другой раз он проговорился, что некогда был женат. Но больше никаких прямых сведений я от него не получил. Всё остальное было лишь моими домыслами и предположениями.
Впрочем, некоторые домыслы имели под собой твёрдый фундамент. Однажды я появился в мастерской неожиданно для Тэмбэла, который как раз принимал душ. Он вышел из ванной комнаты с повязанным вокруг пояса полотенцем, поздоровался и направился к стопке свежевыстиранной одежды. Я увидел его спину и был поражён. Она была исполосована вдоль и поперёк вздутыми уродливыми шрамами, точно кто-то нарезал на его коже сетку с помощью тупого ножа. Это укрепило меня в мысли, что Тэмбэл побывал в руках фашистов.
