Григорий Семенов - О себе. Воспоминания, мысли и выводы. 1904-1921
Неожиданность моего появления и решительность выступления парализовала всякую возможность какого-либо сопротивления не только со стороны присутствовавших в зале, но и со стороны многочисленной публики, находившейся в коридорах здания. Я потребовал от всех подходить по очереди с поднятыми руками к столу президиума на сцене и складывать имеющееся оружие, предупредив, что всякий, кто сделает попытку опустить руки или не исполнит моего требования о сдаче оружия, которое будет обнаружено у него после обыска, будет немедленно же расстрелян. Некоторые обратились с заявлением, что руки затекли и устали, но я возразил, что при данных условиях выход только один – быстрее сдавать оружие. Было сдано свыше 90 револьверов, после чего я разрешил опустить руки и сесть на места. Когда это было исполнено, я обратился к присутствовавшим с речью, указав им, что недопустимо было ставить такой важный вопрос, как разгон Учредительного собрания, на второй план и отдавать все свое внимание вопросу о противодействии мне. После этого подполковник Скипетров, только что перед этим прибывший из Иркутска, начал говорить о событиях, которые произошли там, и о восстании юнкеров и офицеров против Совдепа, жестоко подавленном большевиками.
В это время из-за кулис кем-то была подброшена записка, в которой оказались перечисленными присутствовавшие в зале большевики. После того как подполковник Скипетров закончил свою речь, я снова занял кафедру и обратился к присутствовавшим, разъясняя им свое отношение к большевикам. Всех большевиков я разделил на три категории: 1-я – сознательные изменники и предатели типа Ленина, которых я буду уничтожать беспощадно; 2-я – не меньшие мерзавцы, примкнувшие к большевикам в силу личного благополучия и выгоды. Эти также подлежат безжалостному уничтожению. 3-я – дураки и ослы, примкнувшие к большевикам по глупости и неспособности разобраться в сущности большевизма. Эти могут быть прощены, если они искренне сознают свое заблуждение. После этого я вызвал по полученной мною записке семь или восемь человек и спросил, к какой категории причисляют они себя.
Конечно, все заверили меня, что они являются большевиками 3-й категории, и выдали соответствующие расписки о полном своем отказе от большевистской идеологии.
Этим были закончены мои недоразумения с маньчжурским самоуправлением, и я почувствовал себя в Маньчжурии более или менее твердо. Что же касается городского самоуправления, то, во избежание всяких недоразумений в будущем, я распорядился, чтобы никаких собраний без ведома коменданта города, коим я назначил поручика Алексеева, впредь не производилось.
Сразу после разоружения гарнизона Маньчжурии и установления связи с генералом Ганом я отправил к генералу Хорвату телеграмму текстуально следующего содержания: «Харбин, генералу Хорвату. Разоружил обольшевичившийся гарнизон Маньчжурии и эвакуировал его в глубь России. Несение гарнизонной службы возложил на вверенный мне полк. Жду ваших распоряжений. Есаул Семенов». Через четыре дня после отправки моей телеграммы, уже после изложенного в предыдущей главе выступления моего в городском самоуправлении, я получил от генерала Хорвата телеграмму следующего содержания: «Есаулу Семенову, Маньчжурия. Прошу не препятствовать населению устраивать свою жизнь путями предвозвещенными Временным всероссийским правительством. Хорват».
Получив такую телеграмму, я одновременно был осведомлен городским головой Маньчжурии г. Бурмакиным о том, что в городе некоторыми влиятельными лицами получен от полковника Колобова, начальника канцелярии Хорвата, конфиденциальный совет последнего не только не поддерживать меня и мои формирования, но постараться выдворить меня каким-нибудь образом из Маньчжурии.
Ввиду всего этого, я решил на поддержку генерала Хорвата не рассчитывать и послал инструкцию поручику Жевченко выехать в Шанхай, встретиться там с адмиралом Колчаком и просить его прибыть в Маньчжурию для возглавления начатого мною движения против большевиков. Не зная лично адмирала, я считался с тем, что имя его было известно не только по всей России, но и за границей. Начатое дело, при возглавлении его лицом, пользовавшимся известностью, могло привлечь к нему больше сторонников. Кроме того, я считал, что появление адмирала во главе противобольшевистского движения, при его связях с англичанами и другими иностранцами, даст возможность убедить наших союзников в необходимости поддержать стремление русских антибольшевиков восстановить противогерманский фронт если не в Европейской России, так на Урале или в Сибири для того, чтобы изолировать сотни тысяч военнопленных, которые по требованию центральных держав могли бы быть и впоследствии, действительно, были вооружены большевиками и использованы против союзников. При таких условиях поддержка зарождавшегося Белого движения прямо отвечала интересам держав Согласия. Впоследствии я использовал этот довод, когда мне пришлось вести переговоры с иностранными консулами в Харбине и убеждать их оказать поддержку моему отряду.
Здесь я позволю себе сделать небольшое отступление, чтобы указать на ошибку германского Генерального штаба, не использовавшего возможность полного контроля над советским правительством, путем вооружения свыше полумиллиона австро-германцев, находившихся в Сибири в качестве военнопленных. Германский Генеральный штаб должен был предусмотреть возможность интервенции союзников с востока так же, как и возможность вооружения военнопленных и вмешательства их в гражданскую войну в России. Если бы эти все военнопленные были вооружены германским командованием, которое в Брест-Литовске имело полную возможность добиться этого, оно держало бы Ленина в своих руках; оно дало бы возможность ликвидировать Советы в тот момент, когда это наиболее отвечало бы интересам Германии; наконец, фактическая оккупация Сибири немцами дала бы им крупный козырь при переговорах в Версале.
Эта ошибка германского командования оказалась роковой для империи, потому что кооперация с большевиками выдвинула социалистические элементы Германии на авансцену политической жизни страны и стоила императору Вильгельму его трона. Это противоестественное сближение императорской Германии с Советами в Брест-Литовске и после него оттолкнуло национально мыслящую Россию от Германии, и первая помощь, которая была оказана Белому движению иностранцами, была обусловлена именно участием германских военнопленных в Красной армии.
Все это Жевченко, по моим инструкциям, изложил адмиралу Колчаку, находившемуся в то время в Шанхае. Однако адмирал нашел несвоевременным свое появление во главе антибольшевистских элементов, и Жевченко по его поручению донес мне, что адмирал считает, что обстановка данного момента еще, по его мнению, не требует спешности в его активном выступлении, но он будет готов служить делу родины, как только она позовет его. Донесение Жевченко было подтверждено полученной мною одновременно телеграммой за подписями самого адмирала, нашего генерального консула в Шанхае Путилова и графа Езерского. Содержание телеграммы заключалось в пожелании мне успеха в начатом деле и в выражении уверенности, что я справлюсь с поставленной себе задачей.
