Александр Филюшкин - Василий III
Эта позиция делегации на Руси была подвергнута обструкции. Митрополит Варлаам благословил гостей «через порог», торжественной встречи им не было. Написанное столь свысока благословение патриарха просто не приняли. Никаких отношений с Константинопольским патриархатом, кроме равноправных, Василий III и русская митрополия устанавливать не собирались. Восточная православная церковь сильно зависела от Москвы материально (присылаемые из России деньги и «рухлядь» составляли существенную часть бюджета Святой Горы), поэтому Василий III имел все основания разговаривать с ее представителями как богатый ктитор, каковым он и являлся.
Историки часто произносят ритуальную фразу о том, что в средневековье церковь определяла все стороны жизни человека, а религия была основой его мировоззрения. Правда, смысл сказанного осознается не всегда. Современному человеку трудно вообразить, насколько пронизывали вера и религиозный символизм все стороны человеческого бытия. Православие организовывало ви́дение мира, потому что делило его на своих и чужих. Специфика России как единственного сильного независимого православного государства порождала мессианские умонастроения: мы единственные, кто правильно верит, в окружении «латинян», «поганых» и мусульман (на подходе были еще и протестанты-«люторы»). И это в контексте эсхатологических ожиданий, близости Конца света, Второго пришествия Христа и Страшного суда!
Отсюда зародилось то пронзительное самоощущение высочайшей ответственности перед Богом и миром за судьбы людей, которое красной нитью будет проходить через всю русскую историю. Отсюда и автократия властей (и симпатия населения к автократии — если на кону такие ставки, то во имя них все позволено!). Отсюда — и постоянная готовность русского человека к самопожертвованию во имя высших целей, к мобилизации, к сверхусилиям, которые, в свою очередь, порождали апатию и равнодушие в промежутках между сверхусилиями, поскольку люди элементарно надрывались, не могли постоянно пребывать в таком духовном и эмоциональном напряжении. Отсюда и высокая планка русской духовности с ее очевидным приматом над умением производить материальные блага и пользоваться ими.
Все вышесказанное, конечно, относится к духовной элите и интеллектуалам — религиозную жизнь народа мы знаем в высшей степени приблизительно. Судя по несистематичным и фрагментарным сведениям, простонародье, как и везде в средние века, благочестием не отличалось — иначе в XVI веке не было бы столько церковных текстов против распутства (вплоть до скотоложества и гомосексуализма, «содомии»), проповедей против пьянства, обличений языческих обычаев и обрядов. За более поздние эпохи, когда число документов возросло, мы встречаемся порой с весьма критическими данными об уровне образования церковнослужителей, даже о степени их знакомства со Священным Писанием и с теми обрядами, которые они совершали, — очевидно, что на рубеже XV–XVI веков на уровне приходов, особенно на периферии, ситуация была по крайней мере не лучше. Недаром, когда Никон в XVII веке затеет унифицировать священные тексты и обряды по более аутентичным греческим образцам, это будет воспринято как нововведение, настолько отличающееся от повседневной практики (на самом деле куда менее каноничной), что возникнет знаменитый раскол.
Необходимо коснуться еще одной принципиальной вещи. Именно религия оказывала колоссальное влияние на формирование в глазах людей иерархичности отношений как Небес и Земли (сама конструкция рая и ада уже задает вертикальную иерархию), так и социальной вертикали общественного устройства. Французский историк Ж. Ле Гофф писал о мировоззрении средневековых европейцев: «Представление о небесной иерархии сковывало волю людей, мешало им касаться здания земного общества, не расшатывая одновременно общество небесное… человек корчился в когтях дьявола, запутывался среди трепыхания и биения миллионов крыл на земле и небе, и это превращало его жизнь в кошмар. Ведь реальностью для него было не только представление о том, что небесный мир столь же реален, как и земной, но и о том, что оба они составляют единое целое…»[70]
Отсюда вытекал очень важный момент — нельзя выступать против властей, не усомнившись в правильности Божественного миропорядка. И, наоборот, любой социальный смутьян автоматически оказывался на волосок от преступления против веры. «Вся власть от Бога» — Русь усвоила это очень твердо. Бунтовать, быть оппозиционером, даже просто противоречить власти — грех. На Западе эта доктрина была менее устойчивой в силу меньшей монолитности самой религии, с ее разными конфессиями, многочисленными ересями и критической теологией.
Василий III пришел к власти, использовав в свою пользу борьбу с ересью и ту смуту умов, которая из-за упоминавшейся выше «проблемы-7000» возникла в русской церковной среде на рубеже XV–XVI столетий. Увлечение вольномыслием и связи с еретиками матери Дмитрия, Елены Волошанки, оказались весьма кстати. Но с разгромом смутьянов «нестроение умов» не улеглось.
В конце XV — первой трети XVI века, то есть в течение всего правления Василия III, в Русской церкви шла борьба двух идейных течений, которые получили условные названия нестяжательского и иосифлянского. Движение нестяжателей (или «заволжских старцев») возникло в конце XV века. До 1508 года его духовным лидером был Нил Сорский. Идеи Нила и его сторонников базировались на византийском исихазме Григория Синаита. Это — мистико-аскетическое учение, зародившееся в XIV веке у греческих монахов на Афоне. Они утверждали, что существует вечный свет, который явился на горе Фавор во время Преображения Господня. Его могут узреть те, кто ведет праведную монашескую жизнь. Чтобы увидеть этот свет, греческие исихасты погружались в мистическое созерцание, полное сосредоточение на чем-нибудь до тех пор, пока им не начинало чудиться сияние вокруг него. Чтобы достичь такого совершенства, необходимы были строгий аскетизм, пренебрежение к собственной личности, полное смирение перед Божьей волей.
Как, согласно Нилу Сорскому, протекал процесс духовно-нравственного совершенствования? В сильно упрощенном виде он выглядел следующим образом. Сперва путем непрестанных молитв надо отрешиться от всех помыслов, не только от злых, но даже от добрых, и погрузиться в «мысленное безмолвие», которое и есть «исихия». Успокоив свой ум, человек, по учению нестяжателей, поднимался на более высокую ступень духа, которая называется «действом духовным». Его суть в постижении Бога, духовном единении с ним. В этом состоянии человек впадает в транс, не чувствует себя, не понимает, где он находится, никого не узнает, не ощущает своего тела. Он ощущает только неописуемое блаженство, сладость, разливающуюся в сердце. Когда верующий выйдет из такого состояния, устанет от «духовного делания», то может отдохнуть — почитать и попеть псалмы. Оптимальным режимом Нил Сорский считал следующий: час молитвы и «духовного делания», час чтения и час пения духовных стихов. После чего цикл начинается сначала.
