Михаил Каратеев - По следам конквистадоров
Парагвайцы на солнцепеке всегда закрывали шею и верхние позвонки черными платками, утверждая, что пренебрегающие этой предосторожностью рискуют параличом. В нашей группе, за исключением одного-двух человек, этого никто не делал, но без рубах некоторые боялись работать и, по-видимому, совершенно напрасно: никто из нас от действия тропического солнца не пострадал и даже не загорал до такой степени, как можно было загореть на любом европейском пляже, очевидно, этому препятствовал обильно лившийся пот. Лично я, подобно многим другим, с утра до вечера работал в поле в одних трусиках и надевал шаровары и рубаху только в случае назначения в лес — туда внедряться без «защитительного покрова» было немыслимо.
После десяти часов пекло уже так, что работу приходилось прекращать. Весной перерыв у нас делался от одиннадцати до двух, а летом «сиесту» пришлось расширить на час в каждую сторону. Но и после трех, до самого захода солнца, почти не становилось прохладнее.
В летнее время температура в тени держалась обычно на 40–42 °C, но нередко бывало и больше. На солнце мы ее, к сожалению, не могли измерить за отсутствием подходящих термометров. Мой, например, был рассчитан на 55 °C, да сверх шкалы в трубочке оставалось свободного пространства градуса на три. Когда в полуденную пору я выставлял его на солнце, ртуть мгновенно заполняла трубочку до отказа и я спешил убрать термометр, пока он не лопнул.
Таким образом, днем на солнцепеке бывало, надо полагать, градусов шестьдесят, может быть и больше, а работать чаще всего приходилось на совершенно открытой местности. Впрочем, в лесу в эту пору бывало еще хуже: там стояла жара удручающе влажная, по сравнению с которой парниковая казалась Божьей благодатью, не говоря уж о тучах весьма бодро настроенных комаров, которые на кампе в такой зной заметно сдавали и вели себя довольно сдержанно.
В шесть часов заходило солнце, озарив на прощание землю огнями заката невиданной в Европе красоты. Весь небосвод, почти до восточного горизонта, пылал всеми оттенками багрянца, постепенно меняя цвета от золотисто-розового до фиолетового. Работу в это время приходилось кончать, так как ночь наступала по тропически быстро. Все взапуски устремлялись к родникам, колодцам и лужам, чтобы помыться (наиболее расторопным доставалось больше воды), и эти моменты были, пожалуй, самыми приятными в нашей жизни.
В половине восьмого подавался сигнал на ужин. Насытившись, мизантропы расходились по чакрам, а более общительные задерживались на часок в столовой, чтобы поболтать о том, о сем или послушать граммофон при свете керосинового фонаря и костров, которые раскладывались вокруг, чтобы хоть отчасти разогнать комаров.
Наша столовая, т. е. навес под которым стояли столы и скамейки, случайно оказалась расположенной очень удачно: через нее всегда тянул легкий сквознячок и жара тут не так ощущалась. Но первый месяц, пока шла заготовка материалов и постройка этой столовой и кухни, дамы готовили на кострах, а обедали мы тут же, на открытой лужайке. Было выкопано две параллельных канавы, на внешние края которых садились люди, свесив ноги вниз, а столом служила не-выбранная полоса земли между этими канавами. И в ту пору, особенно днем, когда сверху пекло тропическое солнце, мы, разумеется, «за столами» долго не засиживались.
После захода солнца жара спадала, но все же не настолько, чтобы можно было высохнуть. Это становилось возможным только с конца марта, после пятимесячного беспрерывного и круглосуточного потения. В летнее время температура по ночам падала до 33–34 градусов, и сон, особенно на матраце и подушке, полного отдыха не приносил: все это насквозь пропитывалось потом, действуя на тело как согревающий компресс, и потому многие предпочитали спать на парагвайских, плетенных из ремней койках или в гамаках.
Зато зимнее полугодие (апрель — сентябрь) обычно знаменуется в Парагвае отличной погодой, теплой, но не жаркой, с прохладными ночами. Иногда и днем бывают резкие колебания температуры, и когда она внезапно опускается градусов до двадцати, привыкшие к жаре люди начинают мерзнуть и кутаться в теплое. Комары и москиты в эту пору тоже исчезают, так что можно в полной мере наслаждаться жизнью и природой, отдыхая от всех летних тягот.
В смысле атмосферных осадков на Парагвай жаловаться нельзя. Продолжительные засухи тут бывают редко, а дожди, как правило, идут с промежутками в неделю-полторы (зимою чаще, чем летом) и обычно сопровождаются страшными тропическими грозами. Молнии беспрерывно рассекают небо во всех направлениях и отдельных раскатов грома вы не различаете, они сливаются в сплошной грохот и гул, который длится иногда несколько часов, не прекращаясь ни на секунду.
Во всем этом, вопреки уверениям колонизаторов, сходства с Украиной довольно мало. Но климат здесь здоровый. Ни малярии, ни лихорадок, ни иных свойственных тропикам болезней нет, и даже грипп или простуда тут явления гораздо более редкие, чем в Европе.
Следует, однако, отметить влияние жары на психику. Обычно людьми, приезжающими сюда из умеренного климата, овладевает несвойственная им прежде апатия и вялость, все валится из рук, любую, даже самую незначительную работу, особенно умственную, хочется отложить «на потом», и иной раз требуется большое усилие воли, чтобы взять себя в руки. Вероятно все это тоже относится к явлениям акклиматизации, но многие остаются как бы выбитыми из колеи надолго, а некоторые навсегда. И во всяком случае темпы работы, как физической, так и умственной, тут не могут идти в сравнение с европейскими.
Родники и колодцы
С нашим приездом в небольшом роднике, который обслуживал всю окрестность, воды стало постоянно не хватать. Чтобы запасти ее в количестве, необходимом хотя бы для питья и приготовления пищи, наш водовоз Щедрин должен был ежесуточно совершать несколько поездок на кампу, преимущественно по ночам, когда воды в источнике бывало больше.
Пока купленные нами полудикие лошади не привыкли к упряжке, это было нелегким делом, и редкая бочка без приключений доезжала до кухни. Многострадальное тело водовоза, вылетавшее из повозки, побывало во всех попутных зарослях кактусов и не раз, запутавшись в вожжах, моталось по кампе, увлекаемое взбесившимися лошадьми.
Шагах в ста от семейной чакры, на маленькой полянке в лесу, имелся второй источник, сортом похуже. Он представлял собой ямку глубиной сантиметров в тридцать и диаметром около метра. Вода в нем имела привкус болота и была мутновата, но для Парагвая не так уж плоха, и некоторые соседи даже пользовались ею для приготовления пищи. Сбоку, чуть ниже, была в земле выемка гораздо больших размеров, в нее стекала вода из первой. Она заросла травой и походила на большую лужу, которая служила водопоем для нашего скота. Таким образом, этот источник тоже приносил нам большую пользу, увы, до того рокового дня, когда Керманову вздумалось «привести его в христианский вид».
