Василий Петров - Прошлое с нами (Книга первая)
Пан Ян провожал своих противников — младших лейтенантов и меня — к воротам и ждал с видом оскорбленного, пока продолжалась посадка. Поздняков повернул свою лошадь. Гаранин поравнялся с ним. Оба по-польски поднесли два пальца к пилоткам. Панна Зося взмахнула рукой, ее жених поклонился в ответ, как требовал английский этикет.
***
17 июня, 6 часов 15 минут. Покой и утреннее безветрие предвещали жаркий день. В листве кленов — старые огромные деревья занимали добрую часть монастырского двора — птичий гомон. Ласточки, воробьи, на крыше ворковали голуби. Пели где-то петухи.
Я возвращался с берега обычным путем как все, кто после утренней гимнастики хотел окунуться в прохладную лужскую воду. Путь в оба конца занимал не более пяти минут, примерно столько, сколько к умывальнику за оградой, оборудованному рядом с коновязью.
Во дворе — ни одного человека. По распорядку сейчас утренний осмотр. Режим дня соблюдается с точностью до минуты — важный показатель состояния дисциплины во всякой воинской части.
Личный состав 3-й батареи, кроме лиц внутреннего наряда, построен в две шеренги повзводно в проходе, разделяющем казарму на две половины. Осмотр производят помощники командиров взводов под руководством старшины.
Старшина молча наблюдал за ходом осмотра. Может быть, кто-то находит его лицо простоватым, но это не укор честному служаке. Все видит опытный глаз старшины. Ближайший помощник командира батареи, старшина занимался обеспечением личного состава всеми видами довольствия, хранением стрелкового оружия и патронов, организацией службы внутреннего наряда, присматривал за поддержанием воинского порядка в казарме. Мне он пе подчинен, но неписаные правила воинского такта обязывали блюсти субординацию. Старшина подал команду и направляется навстречу с докладом. Одет опрятно, ремень затянут, светится белизной подшитый утром подворотничок, на чистеньких черных петлицах — ряд красных треугольников. Во всяком движении точный расчет, сноровка, приходящая к солдату в неустанных трудах.
Наблюдая за поведением старшины, я вспомнил эпизод, имевший место при моем поступлении в Сумское артиллерийское училище. Один из членов приемной комиссии — человек гражданский — вознамерился непременно узнать побуждающие мотивы абитуриента. Чем объясняет молодой человек свой выбор? Поступающие отвечали преимущественно стереотипными фразами. Но мой товарищ Николай Бобров запутался и умолк, растерянно уставившись перед собой.
— Странно...— изрек за столом экзаменатор, взглянув на других,— будущий командир Красной Армии, значит, не отдает себе отчета в своем поступке... Так почему вы, молодой человек, обращаетесь к нам?
Члены комиссии ожидали, что скажет абитуриент. Бобров молчал довольно долго. И вдруг его осенило:
— Я хочу стать артиллеристом потому,— громко и членораздельно ответил Бобров, что считаю воинскую службу единственным занятием, достойным порядочного чело века.
Дотошный член комиссии счел ответ неуважительным и дерзким. В его поддержку высказались еще двое из начальствующих лиц. Мнения членов комиссии разделились. Одни одобряли ответ, другие нет. Конец разногласиям положил начальник училища полковник Иванов:
— Хороши же мы были бы, если бы начали принимать в военно-учебные заведения лиц, которые придерживаются противоположных убеждений.— И объявил Боброву: «Вы зачислены... молодец... желаю успехов в курсантской службе. Идите!»
Старшине 3-й батареи, наверное, не представился повод во всеуслышание высказаться на этот счет, но всем своим видом он свидетельствовал, что именно таково его жизненное кредо. Он твердо знал, как полагалось вести себя младшему командиру, и каждым своим поступком учил других блюсти интересы службы.
— Внимание... через пять минут утренний осмотр закончить,— подал команду старшина.
Я оглядел людей в шеренгах. 3-я батарея в части порядка во многом уступала курсантскому подразделению. Но предпосылки для совершенствования строевой выучки были налицо.
Командиры отделений приступили к устранению недостатков, обнаруженных в ходе осмотра. Тот заводил нитку в иглу, носимую в пилотке, другого учили заправлять гимнастерку, третий подшивал заново подворотничок.
Пришел Гаранин. По решению командира батареи, вместо утренних занятий личный состав огневых взводов идет на беседу к замполиту. Мы можем отправляться на завтрак.
Стол еще не был накрыт. Поздняков, переступивший порог, повернул обратно, но бабуся его остановила. Я вошел в комнату последним и оказался рядом с Гараниным. Поздняков стоял у двери. Бабуся отодвинула библию и принялась, как обычно, отчитывать неверующих и всех, кто относился без почтения к римской церкви.
Поздняков упомянул о былом величии константинопольских патриархов, но лишь подлил масла в огонь. Старуха продолжала свою постоянную проповедь, изобличая атеизм. У нее вызывает возмущение, что никто из нас не осеняет себя крестом перед едой. И это подавало повод к нравоучениям, однообразным и нудным.
Возражать, ввязываться в полемику было совершенно бесполезно. Бабуся безапелляционно отвергала правомерность вопроса: есть ли бог? Мир сотворен... кем? Ни одному из смертных эта миссия непосильна. Человек ничтожно малая песчинка в необозримых просторах мироздания, сотворенный с ним заодно. Он является, не ведая откуда, живет, но однако же не так, как ему хотелось бы, а как живется, и исчезает вопреки своим желаниям в предопределенный свыше срок.
Творец всего сущего — бог. Он создал свет и тьму, и «...увидел... что это хорошо...» Отрицать бога бессмысленно, а тот, кто пытается это делать, поступает жестоко и негуманно, ибо отрицание лишает человека поддержки с высоты небес, со стороны непостижимой в своем могуществе силы. Оставшись один на один со своей слабой плотью, человек теряется, отгороженный в суете мирской от других, столь же, как он, безучастных к страданиям ближнего.
Рушатся устои, в душе наступает разлад, поскольку она, как и ее бренная оболочка, сотворена по замыслу всеобъемлющему творца. Покоя более нет, в умах воцаряется смятение и хаос — великий грех, ввергающий людей в предубеждение. Все, что им в корысть,— есть истина,— твердят они,— все же прочее — ложь.
Развивая свою мысль далее, старуха пересказывала в деревенской интерпретации реакционную сущность христианского вероучения. Нельзя, грешно противиться социальному неравенству, нищете и эксплуатации. Неимущий должен безропотно нести свой крест, уповая на блага, уготовленные ему в раю.
Церковь осуждает вмешательство государства, светских властей в божественный порядок на том основании, что власти, т. е. люди, под предлогом заботы, по своему произволу возводят якобы ограничения, и человек отвыкает пользоваться богатством разума, дарованного всем нам богом, для удовлетворения своих насущных потребностей, уподобясь скотам, удел же их — работать за корм и т. д. и т.п. Старуха не соблюдает ни малейшей последовательности и не считается решительно с доводами оппонентов. Могущество бога простирается в бесконечность, но если это так, то почему, спрашивается, не обратил он магометан, буддистов, иудеев, а прежде всего атеистов в лоно своей истины, т. е. Христианской церкви, и если старушка несет глагол божий, почему он не внушил ей убеждений пророка? Не далее, как вчера старушка возвестила, что бог сам служит объектом творческих упражнений и его нужно рассматривать вроде точки опоры, которую алчущий спасения христианин создавал в душе усилием своей собственной воли. Он же, христианин, в помыслах и деяниях следующий заветам святой веры, вступает таким-то образом в общение с богом и заручается согласием его. В удаче своей возносит хвалу богу, бедствующий находил спасение в храме его.
