Борис Тененбаум - Великий Наполеон
Походив по каретным дворам и прочим местам, где ковали лошадей, его агенты сумели найти и кузнеца – и тот припомнил хозяина лошадки. Его звали Ламбель. Его, понятное дело, живо нашли и показали ему и останки лошади, и то, что осталось от телеги. Мэтр Ламбель не колебался ни секунды – он опознал и свою бывшую скотинку, и телегу и сказал полиции, что продал и лошадь и телегу двум гражданам за 200 франков, и даже получил от них 6 франков сверху на то, чтобы обмыть дельце, что он вместе с ними и сделал. Выпивка же состоялась 20 декабря 1800 года, так что было маловероятно, что они успели свою покупку перепродать.
Теперь у Дюбуа появились приметы подозреваемых. Все это было проделано к 26 декабря. Вскоре выяснилось, что описанию внешности отвечает по крайней мере один человек, фамилии которого никто из опрошенных не знал, но кто-то слышал, что его прозвище Малыш Франсуа. Оказалось, что на улице Сен-Мартен на 7-м этаже живет некая женщина по имени мадам Карбон, что у нее есть брат, называемый Малыш Франсуа, и что у него есть особая примета, числящаяся и в описании внешности одного из подозреваемых, – большой шрам над левой бровью. Попутно выяснилось, что человек с таким же шрамом попросил огоньку для своей трубки у одного из солдат Консульской Гвардии, стоявших у резиденции Первого Консула, – и солдат его запомнил.
Обыск жилища мадам Карбон обнаружил мужскую одежду, патроны и некоторое количество пороха хорошего качества. Ну, ее живо арестовали вместе с ее двумя дочерьми, и они припомнили, что их дядюшка, Франсуа, водил компанию с двумя монахинями, и они даже припомнили обитель, к которой они принадлежали. Все это пахло отнюдь не якобинским заговором, в котором был совершенно уверен Первый Консул, а уж скорее заговором шуанов. Мадам Карбон и ее брат были из бретонских крестьян – что общего могло быть у них с сестрами, принадлежавшими к аристократическому монастырю? 16 января 1801 года, всего через три с половиной недели после покушения, парижской полицией была устроена облава – и в резиденции монахинь был и в самом деле обнаружен Франсуа Карбон, поговорить с которым префект просто жаждал. Арестовали его в 7 утра, и на допросе он продержался довольно долго – до четырех часов дня. К этому времени у месье Дюбуа оказались два имени: Пьерро и Бомон. Дальнейшее расследование установило, что это были два генерала подпольной вандейской армии шуанов, что они подчинялись напрямую вождю повстанцев, Кадудалю, и что тот получил все необходимые ему деньги и другую помощь от англичан, которые хотели посодействовать ему в его плане «…похитить генерала Бонапарта…», где слово «похитить», конечно, следовало понимать как эвфемизм.
Взрыв пары бочек пороха – все-таки довольно необычное средство для организации похищения.
IV
Последствия «…попытки похищения…» начались чуть ли не на другой день. Первый Консул не стал ждать результатов расследования, а распорядился «…принять энергичные меры…», и немедленно. Виновными были назначены якобинцы – но «…назначение…» не было сделано на пустом месте. Якобинский заговор и в самом деле существовал – в октябре 1800 года Наполеона Бонапарта предполагалось зарезать в театре, и четверо заговорщиков уже двинулись было к его ложе, когда их арестовали. Полиция была в курсе дела с самого начала, и в Париже ходили сплетни, что кинжалами злодеев снабдил сам Жозеф Фуше, чтобы обеспечить их эффектный «…арест на месте преступления…».
Кинжал как оружие покушения звучит слабовато, но его не следует недооценивать – по тем временам подойти вплотную к высокопоставленному лицу было хоть и трудно, но возможно, и в самый день Маренго Бонапарт узнал, что генерал Клебер, на которого он оставил армию в Египте (не известив его заранее, а просто поставив его перед фактом), был убит каким-то сирийцем, и именно кинжалом. Убийце французы сожгли руку, а потом посадили его на кол, но Клебера это не вернуло…
В общем, аресты и высылки бывших якобинцев шли уже вовсю, когда Дюбуа представил неопровержимые доказательства того, что на самом деле заговор был составлен и чуть было не осуществлен роялистами, да еще их прославленным вождем, Кадудалем. Первый Консул с ним встречался, и даже лично – в случае встречи он обещал ему безопасность. Они поговорили с глазу на глаз. Кадудаль надеялся убедить генерала Бонапарта «…передать власть законному королю, Людовику XVIII…», а Бонапарт надеялся убедить Кадудаля «…прекратить войну против родины и принять генеральские эполеты, с тем чтобы сражаться против внешних врагов Франции…».
Они друг друга не убедили. Но тем не менее Кадудаль не задушил Первого Консула – такие опасения высказывались приближенными Бонапарта, но он предостережениями пренебрег. И Первый Консул сдержал слово – отпустил Кадудаля и дал ему уйти из своего дворца невредимым. Они оба явно надеялись на какое-то соглашение в будущем, но после взрыва 24 декабря 1800 года стало понятно, что надеждам этим теперь уже никак не сбыться…
На рабочем расписании Первого Консула такого рода соображения не отразились. В феврале 1801-го удалось наконец-то заключить так называемый Люневильский мир с Австрией. Новость была встречена в Париже с ликованием – без австрийцев англичане воевать на континенте Европы были не в состоянии, и ожидалось, что шансы на общее прекращение военных действий существенно возрастут. Тем более что Первый Консул не собирался почивать на лаврах – он начал интенсивнейшие переговоры с русским императором Павлом Первым. Он собирался вернуть в Россию пленных, взятых в свое время в Швейцарии Массена, – и даже без обязательного в таких случаях требования обмена «…всех на всех…». Все шесть тысяч русских солдат и офицеров возвращались на родину без всяких условий, в новых мундирах своих полков, подаренных им на прощание… Император Павел был очень тронут. Переписка между Парижем и Петербургом завязалась самая дружеская. Первый Консул выражал свое искреннейшее восхищение перед истинно рыцарским характером российского государя, говорил о том, что Мальта, разделившая было главу французского народа и российского императора, удерживается англичанами, которые не хотят передавать остров его законному владельцу, гроссмейстеру Мальтийского ордена, по совместительству являющемуся русским царем, – в общем, собеседники нравились друг другу все больше и больше, и разговоры уже шли о союзе и о совместном русско-французском походе на Индию, когда в марте 1801-го в Париж пришли нехорошие новости.
Павла Первого задушили в его столице, в Михайловском дворце.
