Аркадий Кошко - Среди убийц и грабителей
Итак, дело неожиданно получало новое освещение. Не месть, а корысть руководила преступником. У меня еще при осмотре трупа на месте мелькнуло предположение, что портсигар убийцей подсунут для отвода глаз; теперь же предположение это перешло в уверенность и, более того: по всей вероятности, новенький бумажник с 275 рублями и носовой платок положены для той же цели.
– Скажите, – спросил я Штриндмана, – в какую сумму оцениваете вы колье?
– Мы заплатили за него 58 тысяч.
– Кроме вас, знал ли еще кто-нибудь о цели поездки убитого?
– Никто, кроме нашего приказчика Ааронова.
– Он не мог совершить этого убийства?
– О нет, господин начальник! Яшу мы знаем давно, он и вырос у нас, он честный мальчик. Да, кроме того, все это время он безотлучно находился при работе, а посему самому, хотя бы, не мог совершить это преступление.
– Скажите, не подозреваете ли вы кого-нибудь вообще?
– Решительно никого! Я просто ума не приложу ко всему этому!
Подумав, я сказал:
– Видите ли, для пользы дела я не должен пренебрегать ничем, а поэтому, вы меня извините, для очистки совести прошу и вас приложить палец.
– Т. е., это как же приложить палец?
– А вот, сейчас.
Я позвал чиновника, и тот проделал дактилоскопическую операцию над Штриндманом. Полученный отпечаток нам ничего не дал.
– Не видали ли вы у покойного этот портсигар? – и я ему его протянул.
Он внимательно оглядел вещь и отрицательно покачал головой:
– Нет, никогда! Впрочем, покойный и не курил.
– Отлично! Я дам вам агента, который отправится с вами в ваш магазин и приведет мне вашего Ааронова.
Часа через два я допрашивал Ааронова, оказавшегося евреем, лет 20, весьма скромным и сильно напуганным. Он ничего нового не сообщил мне, сказав, что знает о цели поездки Озолина в Ростов.
На мой вопрос, не говорил ли он о ней кому-либо, Ааронов отвечал отрицательно. Снятый отпечаток и с его пальцев не соответствовал отпечатку пальцев на портсигаре. Я отпустил его.
Дело не разъяснялось, а главное, – не виделось конца, за который можно было бы ухватиться для ведения дальнейшего розыска с некоторым вероятием на успех.
Все ювелиры, московские и петроградские, все известные нам скупщики драгоценностей были, конечно, оповещены об украденном колье, которое было подробно им описано, согласно данным Штриндмана; но я не придавал этому обстоятельству большого значения, так как, во-первых, убийца и похититель мог вынуть камни из гнезд и продавать их поштучно, а во-вторых, и что вернее, мог до поры до времени воздержаться вовсе от ликвидации похищенного или сплавить его в знакомые, ничем не брезгающие руки.
Таким образом, прошло безрезультатно дня 3-4. За это время успел вернуться и побывать у меня «пропавший» было супруг счастливой Веры. Но его показания не внесли ничего нового, а снимок с пальцев подтвердил лишь, конечно, его невиновность.
Я не раз замечал в своей розыскной практике, что не следует пренебрегать способами уловления преступников даже в тех случаях, когда способы эти имеют за собой самые ничтожные шансы на успех. Часто бывало, что самые невероятные комбинации приносили неожиданно пользу. В данном темном случае выбора у меня не было, и я прибег к маловероятной, но сыгравшей, как оказалось впоследствии, капитальную роль уловке. Во всех московских газетах я поместил объявление на видном месте следующего содержания: «1000 рублей тому, кто вернет или укажет точно местонахождение утерянного мною серебряного портсигара с золотой монограммой „К“ и золотыми украшениями: обнаженной женщины и кошки с изумрудными глазами. При указании требуются для достоверности точнейшее описание вещи и тайных примет.
Вещь крайне дорога как память.
Николо-Песковский переулок, дом № 4, кв. 2, спросить артистку Веру Александровну Незнамову».
Само собой понятно, что как артистка Незнамова, так и вечно находящийся при ней концертмейстер, проходящий с ней репертуар, равно как и обтрепанный довольно лакей, – были моими агентами; квартира же на Николо-Песковском принадлежала одному из моих служащих.
Конечно, я не рассчитывал, что на подобную грубую удочку попадется сам убийца, но мне думалось, не соблазнит ли 1000 рублей кого-либо из второстепенных соучастников, если таковые имеются.
На второй же день после этого объявления вбегает ко мне моя агентша и радостно докладывает:
– Мы привезли, кажется, убийцу!
– Ну, ну! Уж и убийцу?! Не горячитесь, не увлекайтесь, рассказывайте, как было дело!
– Так вот, г. начальник, сидим мы в квартире и ждем у моря погоды. Чуть послышится шум на лестнице, я сейчас же кидаюсь к роялю неистово вопить гаммы, а концертмейстер мой мне подтягивает.
В этакой тоске и прошел весь вчерашний день. Сегодня с утра начали с того же. И вот с час тому назад вдруг кто-то позвонил. Силантьев, взяв салфетку под мышку, пошел открывать дверь, а мы с Ивановым затянули не то «Да исправится молитва моя», не то «Не искушай меня без нужды». К нам в комнату вошел молодой человек, лет 18, еврейского типа и вопросительно на меня уставился. Я, обратясь к Иванову, томно промолвила:
– Вы извините меня, маэстро.
– Пожалуйста, пожалуйста! – сказал он и вышел из комнаты.
Тогда я обратилась к пришедшему:
– Что вам угодно, мосье?
– Скажите, пожалуйста, вы г-жа Незнамова?
– Да.
– Вы дали в газетах объявление о портсигаре?
– Да, я. А что, вы принесли его? – сказала я, симулируя радость.
– Положим, я не принес его, но могу вам указать точно его местонахождение.
Я разочарованно надула губки:
– Да, это прекрасно, конечно! Но, но… почему я должна буду вам верить.
– Уй, да потому, что я точнейшим образом вам опишу его и вы увидите, что я, несомненно, говорю о вашем дорогом сувенире.
И он самым подробным образом описал мне портсигар, не забыв, конечно, упомянуть о нацарапанном имени «Вера» на внутренней стороне крышки.
– Да, несомненно, вы говорите о моем портсигаре. Где же он находится?
– Уф, нет, мадаменьке, разве можно?! Сначала деньги.
– Маэстро! – крикнула я.
И мой концертмейстер и лакей вошли немедленно в комнату с браунингами в руках. Я, указав пальцем на перепуганного еврея, сказала:
– Берите его, господа!…
Его забрали, надели наручники да и привезли сюда. Назвался он Семеном Шмулевичем, православным, учеником часовых дел мастера Федорова, лавочка коего на Воздвиженке.
– Благодарю вас за хорошо исполненное поручение. А теперь пришлите-ка ко мне этого Шмулевича.
В кабинет вошел трясущийся от страха юноша и растерянно остановился среди комнаты.
– Ну что, Семен, влип, брат, в грязную историю?!
