Kiedis Anthony - Scar_Tissue_rus
Хайа нашла меня.
- Что с тобой случилось? - спросила она.
- Я был под кислотой и не спал всю ночь, сейчас я не могу врубиться в мой урок астрономии, - сказал я.
- Ты выглядишь ужасно, - сказала она.
Она была права. Я выглядел ужасно и чувствовал себя ужасно, и это был момент, когда я осознал, что я не собирался продолжать всё это вокруг меня. Но в то же время я не осознавал, что для Хайи и меня всё также не могло продолжаться.
У меня было два прискорбных случая измены в тот год в UCLA. Первый был с хорошо обеспеченной девочкой-тусовщицей. Она постоянно приходила ко мне домой и не оставляла меня одного. До того, как мы однажды вечером пошли танцевать, я объяснил ей, что у меня есть другие серьёзные отношения. Но у меня есть лёгкое подозрение, что мы разрешили все проблемы в один момент той ночью и пошли обратно в ёё квартиру. Она начала соблазнять меня, и я помню, что я думал: “Я собираюсь сделать это. Я сейчас пересплю с этой девушкой, и я буду вечно сожалеть об этом, я не могу остановить себя”.
Она разделась, я потерял весь контроль и переспал с ней. Я отлично провёл время, а потом чувствовал себя сокрушённо, деморализовано и отвратительно. Ты инстинктивно знаешь, что всё будет совсем по-другому, и тебе придётся носиться с этой ношей как с огромным весом. В следующий раз, когда ты видишь свою девушку, ты не можешь смотреть ей прямо в глаза, так же как смотрел все эти годы.
Вторая измена была даже хуже. Я написал работу к одному из моих занятий, и мне нужна была помощь. Как оказалось, Карен (Karen), сестра Майка немного разбиралась в этом. У меня начинаются животные колики, когда я думаю об этом. У Карен был маленький дом в Лорен Кэньон, и Хайа высадила меня там. Снова я ставил себя в опасное положение, потому что связываться с Карен было рискованно. К моему приезду, Карен была уже пьяна от бутылки вина, и она только что съела чесночный суп, и это точно не заводило меня. Но была неизменно настойчива, а когда тебе восемнадцать, не нужно много провокаций, чтобы довести тебя до такого состояния, когда невозможно себя остановить. В итоге мы предались очень, для меня, мучительной сексуальной игре. А за этим последовало очень много вины, стыда и разочарования в себе.
Я не имею в виду, что эти случаи уничтожили мои отношения с Хайей. Я мог разложить их по полкам, просмотреть как негатив и понять, что они ничего не значили, несмотря на мои чувства. Но кроме этого было достаточно другого багажа в наших отношениях, который, в конечном счёте, разрушил их. Тем не менее, главной проблемой был конфликт её лояльности к родителям и чувствами ко мне. Неодобрительные голоса её родителей всегда были у неё на уме. И кстати, отношение их родителей становилось несгибаемым, потому что наши отношения прогрессировали. Однажды вечером, когда я всё ещё жил в доме Донди, Хайа и я провели несколько великолепных часов вместе. Мы были под впечатлением от того, что её родители думали, что она где-то в другом месте, а не со мной. Поэтому она была очень счастлива. Мы лежали в постели, разговаривали и смеялись, становилось поздно, и зазвонил телефон.
Я поднял трубку в надежде, что это звонил Донди, но мужской голос на другом конце был холоден как лёд и серьёзен как камень. Он очень походил на палача.
- Энтони, передай Хайе трубку.
Я смотрел на неё, и она знала, что нужно было ответить. Она начала слушать его тираду о том, какая она плохая, и что он от неё откажется. И она начала плакать. Я пытался сказать её, что люблю её, и, что они не думали о её важных интересах. Но она только вздохнула и сказала: “Нет, это моя семья. Я не могу отвернуться от них”. И она пошла домой к людям, которые делали ей всё это.
К концу того первого года в UCLA, Хайа и я начали говорить о том, чем мы собираемся заниматься. Однажды Хиллел подарил мне чей, еврейскую букву, означающую жизнь, и я носил её на цепочке вокруг шеи. Я думаю, это настолько расстроило папу Хайи, что он позвал меня в свой дом и спросил меня о моём происхождении. Я объяснил, что я был практически полностью литовец, и ему это понравилось.
- Знаешь ли ты, что до Второй Мировой Войны десять процентов населения Литвы были евреями? - спросил он.
Потом он пошёл к своей библиотеке, взял несколько литовских книг по генеалогии и отчаянно пытался обнаружить, каковы были мои шансы иметь связь с еврейской родословной. Я пошутил над ним, но я знал, что эта связь просто была утеряна.
Итак, Хайа и я говорили об этом, и эти разговоры становились всё серьёзнее и печальнее, потому что её отвозили на учёбу при полном доминировании её семьи. Но мы были безумно влюблены друг в друга. Стресс от колледжа и её уникальной семьи приносил вред нашей сексуальной жизни.
Я был ужасно травмирован и растерян, и моё эго и сексуальная уверенность начали убывать. Мало помалу наши отношения распадались не понемногу, а довольно резко. И мы оба спокойно поняли, что наши миры, должно быть, были слишком несоизмеримы, и для нас не могло быть никакого будущего. Мы закончили всё, окончательно поговорив в доме Хилела. Этот разговор был частицей святости для меня в течение этого неуправляемого года. Хилел предоставил нам свою комнату. Хайа и я посмотрели друг на друга и сказали: “Ты знаешь, всё это действительно не может продолжаться”. Потом мы легли в кровать Хиллела, крепко обнимая друг друга и плача. Это, казалось, длилось часами, потому что мы оба знали, что эта огромная любовь заканчивалась.
Я принял решение уйти из UCLA в конце моего первого года. Мои занятия закончились, и снова я пошёл к тому же стенду с объявлениями о работе, но в этот раз я нашёл кое-что действительно интересное. Это была работа разнорабочего в кинокомпании графического искусства, и они платили десять долларов в час, что было больше минимальной зарплаты. У компании был компактная офисная площадь на Ля Бреа. Офисы были современными и высокотехнологичными, а владелец компании Дэвид (David) был очень наманикюренным, очень старомодно выглядящим, определённо, геем. Только из наблюдений я мог сказать, что он управлял напряжённым, эффективным делом. Моё собеседование прошло хорошо (я уверен, что мне не повредило то, что я был восемнадцатилетним парнем), и я начал работать на следующий день.
Моя работа состояла из того, что я относил фильм разработчикам, был ответственен за мелкие наличные деньги и делал всё, что захочет Дэвид. Это была одна из первых компаний, специализирующихся на графической анимации для реклам и логотипов в сети. Дэвид занял “первый этаж” компьютерной анимации и делал на этом состояние. Даже пои том, что я был всего лишь посыльным, он проникся ко мне и начал объяснять все эти сложные графические редакторы. Это не было чем-то сексуальным; с первого дня мы начали дискуссии гетеросексуал-гомосексуалист о предпочтении мужчин, а не женщин. Даже, несмотря на то, что я был воплощением того мальчика, которого он постоянно искал, он никогда не домогался меня и не давал мне почувствовать себя некомфортно на рабочем месте.
