Жаклин Паскарль - Как я была принцессой
Круг нашего общения в то время был довольно узок. В основном его составляли двоюродные братья Бахрина, с которыми он разговаривал на особом языке, малопонятном для непосвященных, даже когда они беседовали по-английски – что-то вроде особого королевского кода, основанного на общих воспоминаниях детства. Чаще всего они обсуждали ужасные последствия, неминуемые в том случае, если семье станет известно об их западном образе жизни в Австралии. Настоящих друзей у Бахрина тогда не было – только знакомые или приятели по университету; он охотно проводил с ними свободное время, но все-таки держал их на расстоянии. Мои же друзья, которых я успела завести до замужества, довольно быстро куда-то исчезли. Бахрин сыграл в этом исчезновении немалую роль: он с самого начала ясно дал мне понять, что все наши контакты с окружающими должны инициироваться только им. Он мастерски создавал такие ситуации, в которых у меня не оставалось возможности для компромисса или для поддержания неугодных ему отношений. И я не видела в этом ничего странного. Весь мой мир вращался тогда вокруг желаний Бахрина.
Недавно я после многолетнего перерыва встретилась с Шерли, любимой подругой мой ранней юности, и она наконец открыла мне глаза на то, почему так внезапно исчезли тогда из моей жизни все старые друзья. Характерным примером может служить один осенний вечер 1981 года, когда Шерли и еще одна наша общая подруга решили заглянуть к нам с Бахрином домой, чтобы выпить кофе и поболтать. Я не виделась с ними после свадьбы, и им, конечно же, хотелось узнать о моей новой жизни и о планах из первых рук. Дверь им открыл Бахрин, вернее, не открыл, а всего лишь приотворил, причем явно неохотно. Шерли рассказывала, что из дома до них доносились громкая музыка и запах жарящегося мяса. В щелочку она успела заметить мою сумку в прихожей и сделала справедливый вывод, что я дома. Однако Бахрин сообщил им, что они пришли в неудачное время и что меня сейчас нет. Когда Шерли проявила настойчивость и попросила его назначить время, удобное для визита, Бахрин очень вежливо сказал ей, что, по его мнению, «от этой мысли вообще лучше отказаться». Он объяснил, что я начала новую жизнь и «вращаюсь сейчас совсем в других кругах» и что, выйдя замуж, я сделала выбор и решила порвать со всеми старыми знакомыми. В обычной ситуации, добавил он, все эти объяснения они получили бы от кого-нибудь из слуг, но, поскольку сейчас он живет в чужой стране, ему самому приходится выполнять эту неприятную обязанность. По словам Шерли, подобный прием получили не только она, но и большинство моих старых приятелей.
Мой ближайший друг Питер Уоллес относился к Бахрину неоднозначно. Еще до первой моей поездки в Малайзию он по дороге в Таиланд, где должен был проходить медицинскую практику в лагере для беженцев, на несколько дней заехал в Тренгану и остановился в доме у Бахрина. Питер всегда относился ко мне как старший брат и поэтому решил проверить все лично. Как он рассказывал гораздо позже, после этого визита у него появилось опасение, что Бахрин не совсем тот человек, которым хочет казаться, но, хорошо зная мое упрямство, он предпочел оставить свое мнение при себе.
В 1981 году священный исламский месяц рамадан пришелся на зимний, холодный июнь. Время ежедневного поста, продолжающегося от восхода солнца до его заката, используется каждым мусульманином для покаяния в грехах, совершенных им в прошедшем году. В светлую часть суток они не имеют права ни есть, ни пить и весь месяц должны воздерживаться от секса и от любой другой формы ублажения плоти, вплоть до ковыряния в носу. От поста освобождаются только больные, немощные, беременные женщины, а также женщины на время месячных, но все они обязаны соблюсти его в другое время. Бахрин постился только четыре последних дня рамадана, а я бы, наверное, вообще не заметила поста, если бы не приезд в Австралию тети Зейны и двух ее взрослых детей, Дианы и Зейнуля.
Тетя Зейна решила провести конец рамадана в Мельбурне и посмотреть на город, где учились два ее старших сына и множество племянников и племянниц. Ее дочь Диана, приехавшая вместе с ней, недавно поступила в Политехническую школу в Лондоне. Диана, самая молодая и европеизированная в семье, была энергичной, веселой и обладала отличным чувством юмора. Мы с ней сразу же подружились, что порадовало Бахрина, который любил ее больше остальных своих кузин. Кроме того, она отличалась независимым характером и постоянно спорила со своей матерью по поводу образования, этикета и одежды. Готовясь к их приезду, я сверху донизу перемыла весь дом и забила холодильник едой.
Тетя Зейна, присутствовавшая на нашей с Бахрином свадьбе, относилась ко мне с неизменной теплотой и симпатией все годы, что я прожила в Малайзии, и даже позже. У нее была очень милая и довольно странная для пятидесятилетней женщины и к тому же принцессы манера смущенно хихикать каждый раз, когда она сталкивалась с чем-то новым и незнакомым. Она не говорила по-английски, и нам с ней приходилось общаться с помощью моего англо-малайского словаря или Бахрина в роли переводчика. Из одного такого разговора я узнала, что моя свекровь Тенку Залия получает все мои письма и читает их с огромным удовольствием; с не меньшим удовольствием их читают и обсуждают все ее сестры и домашние.
Вернувшись из Малайзии после свадьбы, я сразу же решила, что сделаю все возможное для установления теплых отношений с матерью Бахрина. Мне показалось, что лучший способ продемонстрировать, что я учу ее язык, – это писать ей письма. Поэтому, вооружившись словарем и основами грамматики, я каждую неделю старательно рассказывала Тенку Залие обо всех событиях, происходящих в нашей с Бахрином жизни. Конечно, писала я с ужасными ошибками, и мой уровень грамотности был тогда не выше, чем у шестилетнего ребенка, но тем не менее свекровь оценила мои усилия и через несколько месяцев начала отвечать мне своим крупным, детским почерком. Она писала эти письма самым простым языком, чтобы я могла прочитать их без посторонней помощи, и когда я впервые увидела, что она подписалась Мак – в семье Бахрина это слово означало «мама», – то поняла, что мои труды были не напрасны. Сам Бахрин никогда не писал своей матери и звонил ей очень редко, только для того, чтобы дать какие-нибудь распоряжения относительно денег или акций. Мои старания забавляли его, и он, кажется, искренне не понимал, зачем мне это надо.
В последний день рамадана, Хари-Рая, я открыла в характере своего мужа новую черту, которая обеспокоила и напугала меня. Чтобы отпраздновать окончание поста, Бахрин пригласил своих родственников в модный ночной клуб «Инфляция». В тот вечер большой зал оказался забитым людьми. Тетя Зейна была в восторге от такого приключения, хотя все-таки не решилась выйти на танцпол. Она постоянно вслух удивлялась собственной смелости и умоляла нас сохранить такое вопиющее нарушение приличий в тайне от ее брата, султана.
