Игорь Оболенский - Легенды московских кладбищ
Зоя погибла и была похоронена в районе села Петрищево. Сохранились воспоминания очевидцев страшной казни:
«До самой виселицы вели её под руки. Шла ровно, с поднятой головой, молча, гордо. Довели до виселицы. Вокруг виселицы было много немцев и гражданских. Подвели к виселице, скомандовали расширить круг вокруг виселицы и стали её фотографировать… При ней была сумка с бутылками. Она крикнула: “Граждане! Вы не стойте, не смотрите, а надо помогать воевать! Эта моя смерть — это моё достижение”. После этого один офицер замахнулся, а другие закричали на неё. Затем она сказала: “Товарищи, победа будет за нами. Немецкие солдаты, пока не поздно, сдавайтесь в плен”. Офицер злобно заорал: “Русь!” “Советский Союз непобедим и не будет побеждён”, — всё это она говорила в момент, когда её фотографировали… Потом подставили ящик. Она без всякой команды стала сама на ящик. Подошёл немец и стал надевать петлю. Она в это время крикнула: “Сколько нас ни вешайте, всех не перевешаете, нас 170 миллионов. Но за меня вам наши товарищи отомстят”. Это она сказала уже с петлёй на шее. Она хотела ещё что-то сказать, но в этот момент ящик убрали из-под ног, и она повисла. Она взялась за верёвку рукой, но немец ударил её по рукам. После этого все разошлись».
Первой о подвиге Зои Космодемьянской написала «Правда», очерк назывался «Таня» — именно этим именем назвалась юная героиня.
О жизни и подвиге Зои Космодемьянской издавались книги; стихи героине посвящали Маргарита Алигер, Агния Барто, Роберт Рождественский; рождались оперы и балеты; снимались фильмы.
Мама Зои, Любовь Тимофеевна, написала о дочери и сыне, тоже ставшем Героем, книгу воспоминаний — «Повесть о Зое и Шуре».
Строки, как мать узнала о судьбе дочери, невозможно спокойно читать и сейчас, даже спустя столько лет:
«Однажды — это было в конце января — я возвращалась домой поздно. Как часто бывает, когда очень устанешь, машинально слушала обрывки разговоров. В этот вечер на улице то и дело слышалось:
— Читали сегодня “Правду”?
— Читали статью Лидова?
И в трамвае молодая женщина с огромными глазами на исхудалом лице говорила своему спутнику:
— Какая потрясающая статья!.. Какая девушка!..
Я поняла, что в газете сегодня что-то необычное.
— Шурик, — сказала я Дома, — ты читал сегодня “Правду”? Говорят, там очень интересная статья.
— Да, — сдержанно ответил Шура, не глядя на меня.
— О чем же?
— О молодой партизанке Тане. Ее повесили гитлеровцы.
В комнате было холодно, мы привыкли к этому. Но тут мне показалось, что и внутри у меня все похолодело и сжалось. “Тоже чья-то девочка, — подумалось мне. — И ее ждут дома, и о ней тревожатся…”
Позже я услышала радио. Сообщения о боях, вести с трудового фронта. И вдруг диктор сказал:
— Передаем статью Лидова “Таня”, напечатанную в “Правде” сегодня, двадцать седьмого января.
Скорбный и гневный голос стал рассказывать о том, как в первых числах декабря в селе Петрищеве фашисты казнили партизанку-комсомолку по имени Таня.
— Мама, — вдруг сказал Шура, — можно, я выключу? Мне завтра рано вставать.
Я удивилась: Шура всегда спал крепко, обычно ему не мешали ни громкий разговор, ни радио. Мне хотелось дослушать, но я выключила громкоговоритель, сказав только: “Ну что ж, спи…”
Назавтра я пошла в райком комсомола: может быть, там что-нибудь знают о Зое?
— Задание секретное, писем может не быть еще долго, — сказал мне секретарь райкома.
Прошло еще несколько томительных, нескончаемых дней, и 7 февраля — это число я запомнила навсегда, — вернувшись домой, я нашла на столе записку: “Мамочка, тебя просили зайти в райком ВЛКСМ”.
“Наконец-то! — подумала я. — Конечно, какое-нибудь известие от Зои, может быть, письмо!” Я мчалась в райком как на крыльях. Вечер был темный, ветреный, трамваи не шли, но я почти бежала, спотыкалась, скользила, падала и снова бежала, и ни одной сторонней горькой мысли не было у меня — я не ждала никаких плохих вестей, я только хотела узнать: когда я увижу Зою? Скоро ли она вернется?
— Вы разминулись. Идите обратно домой, к вам поехали из МК комсомола, — сказали мне в райкоме. “Скорее, скорее узнать, когда приедет Зоя!” И я не пошла, а побежала домой.
Я распахнула дверь и остановилась на пороге. Из-за стола навстречу мне поднялись двое: заведующий Тимирязевским отделом народного образования и незнакомый молодой человек с серьезным, чуть напряженным лицом. Изо рта у него шел пар: в комнате было холодно, никто не снял пальто. Шура стоял у окна. Я посмотрела на его лицо, глаза наши встретились, и вдруг я все поняла… Он рванулся ко мне, что-то опрокинув по дороге, а я не могла двинуться, ноги словно приросли к полу.
— Любовь Тимофеевна, вы читали в “Правде” о Тане? — услышала я. — Это ваша Зоя… На днях мы поедем в Петрищево.
Я опустилась на пододвинутый кем-то стул. У меня не было ни слез, ни дыхания. Хотелось только скорее остаться одной, и в мозгу стучало одно только слово: “Погибла… погибла…”
Шура уложил меня в кровать и всю ночь просидел рядом. Он не плакал. Он смотрел перед собой сухими глазами и крепко сжимал обеими руками мою руку.
— Шура… как же мы теперь? — сказала я наконец.
И тут Шура рухнул на постель и громко, отчаянно разрыдался.
— Я давно уже знаю… все знаю, — глухо, сдавленно повторял он. — Ведь тогда в “Правде” была фотография… с веревкой на шее… Имя другое… Но я понял, что это она… я знал, что это она… Я не хотел тебе говорить… думал — может, ошибся… Уверял себя, что ошибся. Не хотел верить. Но я знал… я знал… я знал…
— Покажи, — сказала я.
— Нет! — ответил он сквозь слезы.
— Шура, — сказала я, — мне еще многое предстоит. Мне предстоит увидеть ее. Я прошу тебя…
Шура вытащил из внутреннего кармана пиджака свою записную книжку; к чистой странице был приклеен четырехугольник, вырезанный из газеты. И я увидела ее лицо — родное, милое, страдальчески застывшее…»
Здесь же, на Новодевичьем, Лидия Тимофеевна встретила однажды мужчину в форме. Тот представился: «Петр Лидов». Так началась дружба матери Зои с автором первой статьи о ее дочери. После войны, обещал Лидов, он обязательно напишет большую книгу о Зое.
А потом, за несколько месяцев до окончания войны, Лидия Тимофеевна получила письмо от сына, который был на фронте: «Мама, мама, Петр Лидов погиб! Мама, как это страшно, что он погиб так незадолго до победы! Накануне победы погибать — это так обидно».
А за три недели до Дня Победы не стало и брата Зои…
В постсоветские годы образ Космодемьянской пытались очернить, но в народной памяти Зоя все равно остается героиней, на могиле которой и сегодня свежие цветы.
