Анатолий Отян - Служба В Потешных Войсках Хх Века
Первую ночь заночевали в степи. Казакам не в первой..
("… а казаку бурка во поле станица,
а казаку бурка во поле постель.")
Розенбаум – "Казачья песня")
– Утром подъём, и нет моих казачков, усрались. (Я вспомнил, как я сбежал с операции.)
Осталось только несколько человек, учитель школьный в очках,
Сатаневич Яков Соломонович, я его писарем взял, хотя он и в строй просился. На днях письмо от него получил из той же станицы. На лето к себе приглашает. В той станице ещё несколько моих казаков живут, на недельку съезжу повидаюсь. А то нас всё меньше. Ну ладно, курсанты, вам спать пора.. В следующий раз дорасскажу.
Това-а-рищ полковник-, канючим мы,- у нас ещё пятнадцать минут есть, расскажите. Чё, так и не вернулись?
Примин встал. Встали и мы. Он, уже одеваясь:
– Вернулись. Куда им деться. Вернулись и мы. Пошли по домам с милиционером. Объяснили, что они зачислены, по их же желанию в
Красную армию, и теперь их ждёт суд трибунала, как дезертиров и трусов. А главное позор.. Казаку позор и обвинение в трусости хуже смерти. И воевали добрэ. Если бы не это ранение, – показал на глаз, я с ними до Берлина бы дошёл. А так пришлось после ранения воевать уже с другими. До свидания.
– До свидания, товарищ полковник.
В другой раз он начал свой рассказ со слов:
– Эх ребята, если бы не водка и не бабы, мы бы были в Берлине ещё в сорок третьем..
– А причём водка, товарищ полковник?
– При том, что и немцы знали пристрастие нашего брата к выпивке.
Оставляли на станции, вроде нечаянно, цистерну со спиртом. Наши войска возьмут стацию или целый город, перепьются и спят, как сурки.
Ещё хуже, когда оставляли древесный спирт. От него просто умирали или слепли. Немец их голыми руками брал.
Ведь советским войскам приходилось оставить станцию.
Я у себя в полку и потом в дивизии завёл такой порядок, что первым делом на станции и в городе проверяли цистерны и все другие
ёмкости, нет ли в них спирта и, если находили, выставляли часовых или выливали спирт. Да, не выпивали, а выливали. Вот тебе хи-хи.
Благодаря этому многие живы остались.
Но, к сожалению, пили не только солдаты. Осенью сорок третьего получил я приказ высоту взять. А на ней мощное укрепление было. Мне в штабе сказали, что разведали хорошо и на высоте только винтовочки.
Для нас позиция была не очень удобная, и я после артподготовки послал в бой два эскадрона. Немцы их подпустили довольно близко, а потом открыли шквальный огонь. Много полегло тогда ребят. Я на коня и в штаб дивизии. А там два генерала пьяных в стельку сидят в обнимку и песни поют. Я доложил, что немец косит нас, эскадрон целый уложил. А командир дивизии, сволочь, достал пистолет и кричит, что меня сейчас пристрелит или позже, если я приказ не выполню. Трусом обозвал. Я в полк. В запале: "По коням, за мной". Конь у меня был лихой, орловец, Артур имя его было, вынес меня на высоту, а под ним мина взорвалась. Коня наповал, а мне ногу осколком в мякоть, правда, ранило и в голову осколок попал. Я сознание потерял, и спасибо моим ребятам, быстро меня в медсанбат. Врачи еле спасли. Высоту мы ту взяли, но дорогой ценой. Орден "Отечественной войны" и за ранение и за ту высоту получил А высота, я в прошлом году на ней был, так, бугорок. А ты говоришь, причем водка.
Рассказал нам полковник и ещё одну историю, до глубины потрясшую меня. Наверное, где-то в военных архивах она лежит за семью печатями, но вряд ли когда будет опубликована.
– Я после госпиталя вернулся в строй. Мы уже во всю гнали немцев.
Мой полк вырвался вперёд и занял город (Примин назвал город, но я не помню какой)
Наш рейд был настолько стремительным, что немцы не успели оказать сопротивления. А гарнизон там был большой. Больше чем две тысячи человек у нас в плену оказалось. Город имел важное значение и немцы очухавшись, решили нас окружить. Мы далеко оторвались от своих и подкрепления не ждали. Пришлось нам отступить. Вооружение их крупное пушки, машины, танкетки, мы взорвали, а стрелковое оружие, сколько могли, столько взяли с собой. Ну а куда пленных девать? Отпустить?
Завтра они против нас опять воевать будут, а меня самого за это расстреляют. Взять их с собой мы не могли. Не ушли бы от преследования. Я принял решение уничтожить их. Загнали их в балку, установили с четырёх сторон их же пулемёты и строчили их до последнего шевелящегося. Вот тогда я впервые увидел, что такое
"кровь рекой" Она действительно текла рекой. За ту операцию меня наградили боевиком вот этим, – и показал на орден "Красного Знамени".
– Наградили не за пленных, а за взятие города.
Он замолчал, а я представил ту страшную картину расправы над пленными и спросил по глупости своей:
– Так Вы военный преступник? – и сам испугался своего вопроса.
К моему удивлению, полковник внимательно посмотрел на меня и, покачав головой, задумчиво ответил:
– Эх, Отя-а-н. Победителей не судят. А та река мне и сейчас, иногда снится.
Он резко встал, оделся и не прощаясь, вышел.
К нам в часть довольно часто приезжали всевозможные лекторы с докладами то о семилетке (Хрущёв решил за семь лет догнать Америку), то о международном положении (В Берлине был "поджигатель войны" Вили
Брандт, а в Боне и в Вашингтоне такие же плохие Аденауэр и
Эйзенхауэр и т. д.). Лекции были скучными, длились не меньше часа, и пока лектор читал, уставившись носом в бумаги, солдаты, сидя в тёплом зале, засыпали.
Сержанты ходили по проходам и будили спящих. Они и сами с удовольствием поспали бы. Когда такой лектор приехал, я был дежурным по КПП и пошёл в туалет. На одном из очков сидел, снявши штаны, солдат. Другой солдат с ломом сбивал наледи. Он расстегнул бушлат и на его груди качался на подвеске "Орден Ленина". Обычно туалет убирают как наказание. Я ему сказал:
– Не стыдно тебе позорить Ленина? Снял бы на время уборки орден,
– на что он мне резонно ответил:
– А пусть меня не посылают убирать говно.
Зимой часто приходится бегать в туалет, и я минут через сорок опять туда забежал.
Там в той же позе сидел тот же солдат. Я его спросил:
– Что, живот прихватило?
– Та не, просто я на лекцию не хочу идти.
Я долго смеялся, представляя, как мы мучились на этих лекциях, а этот солдатик нашёл подобный выход из положения, рискуя отморозить себе то, что ещё могло пригодиться. Правда, в тот день было не очень морозно.
А теперь я хочу рассказать о том поступке, который я совершил в этой части и который не даёт мне покоя всю жизнь, потому, что два человека, которых я уважал и хотел сделать им добро, выручить, думают обо мне, как о подлеце. Я, казалось бы, должен отмаливать этот грех, но я греха, видит Бог, не совершал. Я всегда волнуюсь, когда вспоминаю этот поступок. Хочу найти для себя выход из той ситуации, в которую попал. Но не нахожу. Может кто-то из моих читателей найдёт для меня, тогдашнего, выход из положения? Итак, всё по порядку.
