Владимир Жданов - Добролюбов
Действительно, это был самый острый вопрос того времени. Добролюбов решал его как революционный демократ, как выразитель интересов многомиллионных масс русского крестьянства. В третьем номере «Слухов» 11 сентября 1855 года он писал:
«Нужно сломать все гнилое здание нынешней администрации, и здесь, чтобы уронить верхнюю, массу, нужно только расшатать, растрясти основание. Если основание составляет низший класс народа, нужно действовать на него, раскрывать ему глаза на настоящее положение дел, возбуждать в нем спящие от века богатырским сном силы души, внушать ему понятия о достоинстве человека, об истинном добре и зле, о естественных правах и обязанностях. И только лишь проснется да повернется русский человек — стремглав полетит в бездну усевшаяся на нем немецкая аристократия, как бы ни скрывалась она под русскими фамилиями».
Эти слова не оставляют сомнения в том, какие мысли зрели в уме Добролюбова. Уверенный в богатырских силах народа, он видел свою задачу в том, чтобы всеми средствами вызывать к жизни эти скрытые силы, будить людей, убеждать их в необходимости и неизбежности борьбы против «внутренний врагов», против «немецкой аристократии» (Добролюбов намекал на немецкое происхождение династии Романовых).
В «Слухах» рассказывалось о жизни и трагической гибели Полежаева на основе материалов книги Герцена «Тюрьма и ссылка». Попутно Добролюбов сообщал читателям о большом успехе за рубежом произведений великого эмигранта и обещал посвятить «несколько статей обозрению его заграничной деятельности» (обещание это осталось невыполненным).
Отдельную статью посвятил издатель «Слухов» политической лирике Пушкина. В то время, в середине 50-х годов, пушкинские вольнолюбивые стихи звучали так же призывно, так же волновали сердца, как и в годы своего появления. Герцен печатал в «Полярной звезде» «Вольность», «Кинжал», «Послание в Сибирь», эпиграммы на Александра I, на Аракчеева и другие стихи, до тех пор распространявшиеся только в списках. Добролюбов, подобно Герцену, также собирал и помещал в «Слухах» запретные пушкинские строки. Он писал здесь: «По рукам до сих пор много ходит произведений Пушкина, которые показывают нам свежего, энергического, свободного поэта…» Перечислив несколько революционных стихотворений и среди них «Мою родословную», Добролюбов с сожалением отмечал: «Говорят, что есть еще несколько насмешливых стихотворений, писанных им в 20-х годах. Но мы не знаем даже названий их…»
Понятно, почему молодой революционер так интересовался стихами, в которых Пушкин являлся «энергическим, свободным поэтом». В те годы были в ходу лживые легенды, превращавшие мятежного автора «Вольности» и «Пророка» в смиренного служителя муз, проповедника «чистого искусства». Вот почему, стремясь восстановить его подлинный облик, будущий критик-трибун обращался именно к пушкинской, политической сатире. Это было начало борьбы Добролюбова за Пушкина, борьбы против литературной реакции, пытавшейся завладеть великим наследием «главы литературы нашей» (так Пушкин был назван в «Слухах»).
* * *Политическая острота и разнообразие тематики делают рукописную газету «Слухи» одним из самых значительных документов нелегальной литературы 50-х годов, выражающей настроения демократической молодежи и в особенности студенчества. Газета пользовалась успехом в добролюбовском кружке, ее читали с большой охотой. Всех поражала осведомленность издателя и его умение поднимать такие вопросы, которые горячо интересовали молодежь. В конце сентября 1855 года в одном из писем в Нижний Добролюбов отмечал, что он окружен «всеобщей, полной любовью товарищей»; эти слова относились как раз к периоду наиболее интенсивной работы над выпусками рукописной газеты.
Какими материалами, пользовался Добролюбов для «Слухов»? Главным источником сведений для него служило общение с людьми, принадлежащими к самым различным кругам. В том же письме он сам говорил, что знакомства у него развелись «в необыкновенном количестве во всех слоях общества: И между чиновниками, и между профессорами, и между духовными, и между офицерами, и между студентами, и даже между купцами, впрочем не торгующими…». К этому надо добавить, что, бывая в доме Галаховых, где он давал уроди, Добролюбов узнавал новости, исходящие из придворных и светских кругов. Разумеется, издатель заносил на страницы газеты прежде всего факты, имевшие известное общественное значение; он выступал со статьями, которые представляли собой обобщение этих фактов и, по-видимому, нередко обсуждались заранее в товарищеском кружке.
Работая над «Слухами», Добролюбов стремился распространять среди студентов самые передовые убеждения, заботился о том, чтобы воспитывать своих товарищей, готовить единомышленников и даже «сообщников», как он выразился в дневниковой записи от 18 декабря 1855 года.
Несмотря на все это, издание «Слухов» прекратилось 8 декабря, на № 19. Добролюбову и наиболее энергичным из его друзей не удалось преодолеть инертность большинства «подписчиков», которые ограничивались ролью читателей газеты и не хотели взять на себя более сложные функции. В первую очередь это можно объяснить тем, что студенты в массе своей стояли намного ниже Добролюбова по своему политическому развитию и, конечно, не были достаточно подготовлены к тому, чтобы ответить на его призывы. Вероятно, играла немалую роль и простая, боязнь: Добролюбов был врагом всякой умеренности, и резкость тона его газеты пугала многих: все понимали, какому риску подвергает себя не только редактор, но и каждый, кто стал бы сотрудником такой газеты.
Последний номер «Слухов» еще не появился, когда Добролюбов сделал знаменательную запись в своем дневнике. Вернувшись однажды от Паржницкого, где был очередной разговор на политические темы, Добролюбов записал:
«Мы затрагиваем великие вопросы, и наша родная Русь более всего занимает нас своим великим будущим, для которого хотим мы трудиться неутомимо, бескорыстно и горячо… Да, теперь эта великая цель занимает меня необыкновенно сильно…»
Вопрос о бескорыстном труде во имя великой цели — будущего родины — был для него «великим вопросом». О каком труде говорит здесь Добролюбов? Та же страничка из дневника убеждает нас в том, что речь идет о революционном труде, то есть о необходимости готовить насильственное свержение существующего режима. Добролюбов прямо говорит здесь о себе: «…что касается до меня, я как будто нарочно призван судьбой к великому делу переворота!..» И, оглянувшись на прошедшие годы, он в немногих словах рассказывает в дневнике всю историю своей духовной жизни:
