Михаил Арлазоров - Жуковский
— Восемнадцатый век, — говорил Циолковский, — оставил в наследство людям мечты о птицеподобном летательном снаряде и аэростат, по произволу поднимающийся и опускающийся. Девятнадцатый век — век попыток и теорий, одну из коих я и хочу изложить вам, милостивые государи!
Для воздушного транспорта я предлагаю металлические дирижабли, которые, кроме наружного облика, имеют мало общего с существующими газовыми воздушными кораблями. В зависимости от температуры и давления как окружающего воздуха, так и газа, заполняющего оболочку, объем и форма корабля свободно меняются. Но при этом оболочка не разрушается, ибо сделана она из жесткого гофрированного металла. Температура продуктов сгорания, выбрасываемых моторами, может в широких пределах менять температуру газа, заполнившего оболочку, а следовательно, и подъемную силу…
Чем: дальше раскрывает Циолковский устройство своего необычного воздушного судна, тем крепче его голос, тем взволнованнее и увлеченнее рассказ. Веры в будущее аэростатов у него хоть отбавляй. И картины этого будущего он рисует достаточно яркими красками.
— Перевозка грузов и людей на моих дирижаблях по расчетам в десятки раз дешевле, чем на железных дорогах и пароходах. Предлагаемые конструкции не требуют ни дорогих верфей для постройки, ни ангаров для хранения. Подобно кораблям, они нуждаются только в пристанях, каких на земном шаре бесчисленное множество в виде ущелий, долин и площадок, защищенных от ветра холмами, зданиями или деревьями.
Внимательно слушают ученые Москвы своего провинциального коллегу. Сосредоточен и собран Жуковский. Доводы во многом представляются ему разумными. Но кто же все-таки прав: неистовый Надар, вдохновивший Жюля Верна, или столь же непримиримый в своих суждениях Циолковский?
В этом споре, который Жуковский так последовательно вел с самим собой, пытаясь уяснить истину, арбитр нашелся совершенно неожиданно. Им оказался Федор Алексеевич Слудский, тот самый профессор Слудский, который, казалось, только и жил своими отвлеченными математическими идеями. Проблема полета заставила и его оторваться от мира формул, задуматься над путями, которые могли бы привести человечество к великой цели.
Текст статьи, которую Слудский передал для ознакомления Николаю Егоровичу, оказался, по-видимому, той каплей, которая окончательно перевесила чашу, склонив симпатии Жуковского в сторону аппаратов тяжелее воздуха.
Внимательно, с карандашом в руках, прочитал Жуковский статью своего учителя и старшего друга,
«Приняв в соображение, что вопрос о воздухоплавании разрешен блестящим образом самой природой в летании птиц, — писал Слудский, — нельзя не подивиться, что задача аэронавтики, несмотря на высокую степень развития механического искусства, все еще остается для нас задачей, далеко не разрешенной, В механизме летания птиц нет ничего загадочного. Он, правда, весьма мало изучен: нам неизвестны его кинематические детали, мы не знаем с желательной точностью величины действующей здесь силы. Но сущность этого механизма для нас не составляет тайны… Подробности конструкции снаряда и величину движущей силы определить теоретически нельзя. Все относящиеся сюда вопросы должны быть разрешены практически…
Неудачи деятелей по аэронавтике, по всей вероятности, нужно объяснить тем, что они пытались и до сих пор пытаются решить свою задачу отличным от природы, более трудным путем… Отсюда проистекают чрезвычайно большие затруднения в решении вопроса об управлении горизонтальными перемещениями аэростата, приходится давать снаряду громадные размеры, самый незначительный ветер производит на него весьма значительное давление, для преодоления которого требуется очень большая сила. Отсюда проистекает также чрезвычайная трудность управления вертикальными перемещениями аэростата…
Для целей военных представляют большой интерес и значение не только воздухоплавательные снаряды, поднимающие человека и им управляемые, но и снаряды автоматические — летающие механические птицы. За построением летающих механических птиц должно последовать построение воздухоплавательных снарядов, поднимающих человека и им управляемых…»
Записка Слудского была адресована генерал-лейтенанту Борескову, председателю Комиссии по воздухоплаванию, учрежденной военным министерством, и для широкого разглашения не предназначалась. Однако от своего любимого ученика Слудский не имел тайн, и, вероятно, именно его имел он в виду, когда писал Борескову, что постарается заинтересовать своими фантазиями кое-кого в Москве, чтобы «сделать что будет можно при наших силах и: средствах». Иначе трудно объяснить тот факт, что копию докладной записки Слудского обнаружили после смерти Жуковского в его бумагах.
Военное ведомство не поддержало Слудского. Комиссия по воздухоплаванию не нашла возможным «производить многосложные, многочисленные опыты, требующие времени и затрат». Но, прочитав записку, Жуковский еще более утвердился в верности своего выбора. Не раз перечитывал Николай Егорович и томик Жюля Верна. «Воздушный корабль» долгие годы стоял в библиотеке ученого на почетном месте, среди книг математиков и механиков, в которых формул больше, чем слов.
Во многом соглашаясь со Слудским, Жуковский не стал на точку зрения своего учителя в самом существенном — в том, что «величину движущей силы теоретически определить нельзя». Напротив, Николай Егорович углубился в гидродинамику, справедливо считая, что именно она пролагает истинный путь к раскрытию тайны полета.
— Позволю себе, мои будущие слушатели, — говорил он о гидродинамике студентам, — выразить надежду, что вы получите интерес и любовь к предмету, которым я сам всегда занимался с таким увлечением. Я думаю, что в настоящее время великих открытий в области аэронавигации и подводного плавания такая надежда не должна быть тщетной. Может быть, некоторым из вас и самим придется заняться гидродинамическими опытами, освещенными истинным пониманием теории, и внести свою лепту в сокровищницу науки.
Жуковский гордился достижениями гидродинамики, которой он отдавался со страстью подлинного ученого. Читая курс лекций, он старался передать студентам свое чувство гордости за ее успехи. И, обгоняя время, молодой профессор заглядывал в те страницы, которые до него еще никому не удалось прочесть.
— Если в старое время, — обращался к аудитории Николай Егорович, — гидродинамика изгонялась из курсов теоретической механики, как недостойная этого названия, то теперь, разумеется, она должна занять видное место, являясь одной из блестящих глав механики.
