Николай Губернаторов - Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники
— Этот крестик и такую же молитву мне вручила моя мать. С ними я переживаю уже третью войну. И жив, здоров, потому что бережно ношу и храню их как память о матери и как веру в сохранение своей жизни. — Уставившись на меня вопросительно-недоуменными глазами, ребята молча стояли, пораженные моими словами. — Вы уже не маленькие дети и можете сами решать, но я бы на вашем месте уважил просьбу матерей, если они дороги для вас, — добавил я, застегивая мундир.
Ребята зашевелились и, расстегнув гимнастерки, сняли пионерские галстуки и передали их в руки матерей. Затем, взяв у них листочки с молитвами положили их в карманы, а крестики бережно повесили себе на шею.
Матери оживились, стали благодарить меня и, прощаясь, просили передать Валере Вихореву, что его сестренка стала поправляться. Словом, матери и ребята, как и я с Фроловым, ушли успокоенные.
Проводив гостей, мы с Фроловым направились к Больцу попрощаться, поскольку, согласно плану, он уезжал на родину, в Кассель, где должен был подготовить в своем охотничьем поместье под Гемфуртом общежитие и классы для размещения и обучения подростков. Больц уже был готов к отъезду и в оставшееся время предложил осмотреть новое место размещения ребят — отдельную большую армейскую палатку, где обустраивались на ночлег все тридцать подростков, набранных в детском доме и в окрестных деревнях. Все делалось по приказу штаба абверкоманды, чтобы изолировать подростков от взрослых добровольцев и их «негативного идеологического влияния».
Под руководством Шимика ребята работали дружно и сноровисто, расставляя солдатские койки и застилая их постельными принадлежностями. Глядя на них, Больц заметил, что подростки явно из крестьянских семей — выглядят физически покрепче и упитаннее детдомовских ребят.
— Значит, я не ошибся в отборе, — довольно заметил Больц. — Но ничего, теперь мы их хорошо подкормим и начнем дрессировку, а продолжать ее будем в Гемфурте, где я приготовлю все необходимое.
Если Больц видел в подростках лишь материал для дрессировки будущих диверсантов, то у меня возникали иные, щемящие сердце мысли. Все это были мои соотечественники, нуждающиеся прежде всего в воспитании, в обучении души, чтобы со временем стать воинами, мужьями, отцами. Пока же они находились в детстве, хотя неведомо для себя уже перешагнули эту счастливую пору. Вобрав в себя все горе и нужду военной жизни, они неожиданно для себя повзрослели. Да, я видел перед собой разные лица, разные прически, непохожие характеры, но было что-то такое, что их уже объединяло, роднило и делало похожими друг на друга. Социально их всех объединяло, как мне казалось, одно: тот излом возраста, при котором рождается личность, человек, стремящийся стать взрослым. Но в отличие от нормального, мирного времени этот излом происходил в условиях военного страха, голода и рабского унижения. Но, несмотря на все это, в них уже угадывалась несгибаемость воли и высокое чувство верности Родине.
Я старался устраниться от мысли, что все это обман и что конечной целью «Буссарда» было лишь одно — использовать подростков в диверсионных операциях. Теперь меня волновала другая мысль: как, тонко маскируя свои взгляды, сохранить и укрепить в этих подростках духовную несгибаемость и в то же время сделать пребывание ребят в лагере не горестно-тягостным, а разнообразно-интересным и даже полезным. А делать это было непросто. Трудность заключалась в том, что даже при всей своей возрастной общности и одинаковом восприятии ужасов войны все тридцать подростков, искусственно собранных в команду, по интеллекту, уровню развития, характеру и поведению были совершенно разными людьми. Среди них были мальчишки открытые — душа нараспашку — и замкнутые, внушаемые, импульсивные и уже не верящие никому, очерствевшие и ранимые, жестокие и милосердные, нежные и грубые, мудрые и легкомысленные, мужественно-храбрые и робко-трусливые, ленивые и энергичные.
Оставшись после отъезда Больца за главного, я обязан был теперь как-то уравнять, совместить этих разных ребят в однородную компанию и наладить их жизнь, организовать, занять каким-то общим интересом, отвлекая от негативных поступков, дурного влияния и разложения. Припоминая свой скудный опыт воспитателя и извлекая из него кое-какие уроки, я решил, что в данной ситуации можно на этот короткий срок общения применить к ребятам принцип военизации. Этот принцип, введенный двести лет назад в российских кадетских корпусах, в которых готовились несовершеннолетние граждане России к профессиональному служению Отечеству, я внедрял в обучении бойскаутов. Военизация, если она не превращается в муштру, воспитывает дисциплинированность, требовательность, прививает навыки ориентировки, координации движений, помогает управлять телом. Наконец, говорить, быть ответственным и внимательно-вежливым. Она формирует грацию, элегантность — основу будущей «военной косточки», присущей российскому офицерству. По существу же она представляет собой своеобразную форму коллективной игры с элементом соревнования, пробуждает интерес, бодрость и при разумной организации создает мажорный тон общения участников этой игры.
Первое, с чего я начал: установил распорядок дня — четкий режим организации всей жизни ребят. Вопреки мнению Фролова, я дал им возможность продлить утренний сон на полтора часа, чтобы они быстрее крепли и восстанавливали силы. Распорядок дня отпечатали на машинке и вместе с будильником поместили в палатке. Он был довольно щадящий и, как я убедился, не перегружал ребят:
1. Подъем по будильнику — 7.30.
2. Туалет — 7.30–8.00.
3. Физзарядка — 8.00–8.15.
4. Завтрак — 8.15–9.00.
5. Занятия — 9.30–13.00.
6. Обед — 13.00–14.00.
7. Отдых — 14.00–15.00.
8. Занятия или работа в лагере — 16.00–18.30.
9. Ужин — 19.00–20.00.
10. Свободное время — 20.00–22.00.
11. Отбой — 22.30.
Распределив ребят по трем отделениям, я назначил командирами в первом отделении Фролова, во втором Таболина, в третьем Василия Бойко. Проинструктировав их и поставив им задачу, я приказал начать занятия с отработки индивидуальных и групповых приемов и команд. Я предупредил командиров отделений, чтобы они не превращали строевые занятия и физзарядку в изнурительную муштру. Фролову я поручил знакомить ребят с основами военной топографии. А Таболину приказал начать обучение ребят стрелковому делу, материальной части винтовки, автомата, пистолета и практической стрельбе из них в тире лагеря.
Строевые занятия и стрелковое дело ребятам понравились, поскольку я объявил им, что они будут сдавать по окончании зачеты и те, кто покажет лучшие результаты, будут поощрены. В качестве поощрения — месячный оклад в марках, увольнение в отпуск, награждение грамотой с фотографией лучшего бойца-воспитанника.
