Алексей Зотов - Главный соперник Наполеона. Великий генерал Моро
Наполеон принимает решение покинуть Египет и следовать прямо во Францию, а не в Италию, куда он, по словам Бурьена, вначале намеревался отправиться (вот откуда родились слухи о высадке Бонапарта в Генуе), чтобы восстановить там славу французского оружия.
17 вандемьера (9 октября) Бонапарт высаживается в Сан-Рафаэле, близ Фрежюса. Не дождавшись призыва Директории, он уже 47 дней назад покинул Египет на фрегате Мюирон, в Аяччо столкнулся с английским флотом, крейсировавшим вдоль берегов Прованса, и чудесным образом ускользнул от него. Париж узнал об этом уже вечером 21 вандемьера.
А между тем Сийес судорожно искал генерала, который мог бы взять на себя роль спасителя отечества. Шампьоне скомпрометировал себя тем, что после взятия Неаполя, 23 января 1799 г., разрешил своим солдатам неограниченный грабеж и насилие, вследствие чего его армия пришла в состояние полнейшей дезорганизации. И хотя Шампьоне оказался честным человеком, ничего не бравшим для себя лично, сменивший его Макдональд не без труда восстановил порядок и дисциплину, но его армия была разбита Суворовым в трехдневном бою под Требией. Мы уже упоминали, что армия Жубера, назначенного вместо Моро, также была разгромлена под Нови, 15 августа 1799 г., соединенными австро-русскими войсками, а сам ее главнокомандующий — убит. Мантуя оказалась к тому времени вынужденной сдаться на милость победителя, но тем не менее Моро с остатками войск Жубера продолжал упорно держаться в Приморских Альпах. Австрийцы под начальством эрцгерцога Карла разбили Массену в первой битве под Цюрихом, но затем ушли из Швейцарии и таким образом доставили французскому главнокомандующему возможность одержать в сентябре месяце на том же месте победу над русским генералом Римским-Корсаковым во второй битве при Цюрихе. Брюн, в свою очередь, разбил 19 сентября того же года под Бергом англо-русскую армию герцога Йоркского и принудил его подписать в Алькмааре капитуляцию, в силу которой эта армия обязалась уйти из пределов Батавской республики. «Бернадот, — пишет Вандаль, — назначенный военным министром, подвизался в этой должности успешнее, чем на дипломатическом поприще. Он и Жозеф Бонапарт были женаты на родных сестрах (Бернадот — на Дезире Клари, кстати, первой любви Бонапарта, а Жозеф — на Жюли), но тем не менее Бернадот не мог считаться бонапартистом по той простой причине, что всегда и везде оставался бернадотистом». Под его контролем Журдан разработал и провел новый закон о конскрипции, позволявший без труда заполнять бреши в рядах армии. Эта энергичная мера явилась естественным следствием закона Карно, по которому все французские граждане, способные носить оружие, были объявлены подлежащими воинской повинности, но призывались под знамена лишь в случае недостатка в добровольцах.
Закон о конскрипции, принятый 5 сентября 1798 г., предоставлял в распоряжение военного ведомства всю молодежь мужского пола в возрасте от 20 до 25 лет, причем оно, разумеется, могло брать из этого запаса именно такое число людей, которое действительно требовалось. Этот закон практически без изменений дошел до нашего времени и существует почти во всех странах Западной Европы. Вместе с тем он создал наполеоновские армии, которые отличались от прежних, республиканских, тем, что пополнялись уже не добровольцами, а по жребию. Эти армии, подразделявшиеся на дивизии, бригады и полубригады, сражались с таким же восторженным мужеством, как и прежде, потому что французская молодежь усматривала теперь для себя в войне кратчайший путь к славе. Обращаясь к новобранцам, Бернадот говорил им: «Между вами, ребята, без сомнения, найдутся и великие полководцы». В этих словах высказывалось искреннее убеждение всей тогдашней честолюбивой молодежи.
Сундуки государственного казначейства удалось пополнить с помощью принудительного займа, прикрывавшегося маской дополнительных таможенных пошлин. Кроме того, был принят чрезвычайно строгий закон о заложниках, на основании которого ни в чем не повинные родственники какого-нибудь эмигранта или шуана оказались ответственными за его поступки.
Все эти меры, особенно закон о заложниках, указывали на существование нового, более усилившегося якобинского течения, которое, располагая большинством в Совете пятисот, имело в самой Директории своими представителями Гойе и Мулена. Главным его очагом служил клуб террористов, заседавший в Берейторской школе, где в былые времена проводил свои совещания Конвент. Люди, которым жилось хорошо, как, например, Талейран, Реньо де Сен-Жан д'Анжели и Редерер, а также философы вроде Камбасереса, Семонвиля, Бенжамена Констана и даже Дону, возлагали надежды на Сийеса и Барраса.
В связи с такой тревожной обстановкой многие задавали себе вопрос: «Где найти необходимого для Франции в данный момент государственного деятеля?» Якобинцы по-прежнему рассчитывали, что счастливый случай выдвинет такого деятеля из их рядов. Что касается полководца, то они могли по желанию выбрать себе либо хладнокровного Журдана, либо пылкого Ожеро. Программа их состояла в том, чтобы вернуть республиканским знаменам победу и закрепить в новой конституции, какую бы форму она ни приняла, демократические принципы. Сийес и его сподвижники, разумеется, обратились бы к завоевателю Италии, с которым они уже и прежде состояли в контакте, но он пока отсутствовал, и, кроме того, они нуждались в орудии власти, а не во властелине. Известно, что они сделали попытку договориться с Моро, предлагая ему разделить диктатуру с Бонапартом, но он, по словам В. Слоона, сошелся тогда с роялистами и не обнаружил достаточной смелости и решимости. Утверждают, что если бы Наполеон Бонапарт не вернулся тогда в Париж, то Массена, очень походивший характером на Монка, вероятно, сыграл бы во Франции роль этого генерала. Несомненно, что сторонники ограниченного монархического правления соглашались, в крайнем случае, даже на возвращение Бурбонов в качестве конституционной династии, хотя и питали к ним такое недоверие, что Сийес, в бытность свою послом в Берлине, серьезно подумывал найти для Франции короля, например из Брауншвейгского дома.
Таким образом, Бонапарт, по возвращении в столицу, встретился лицом к лицу с хитросплетенной сетью побед и поражений, интриг и заговоров, задававшимися прямо противоположными целями.
Странная сцена разыгралась в то время в Люксембургском дворце. Сийес у себя в кабинете ждал Моро, только утром прибывшего из Италии. Захватив Моро тотчас же по приезде, пока он не успел еще осмотреться, Сийес рассчитывал победить его колебания и уговорить стать во главе планируемого переворота. Одновременно ему принесли депешу о высадке во Фрежюсе победителя Египта. «Он ждал Моро—дождался Бонапарта», — писал Альбер Вандаль. Сийес послал за Бодэном Арденнским, членом Совета старейшин, одним из его друзей и поверенных. Ярый патриот и убежденный республиканец, Бодэн Арденнский верил в необходимость героических средств для спасения республики и преобразования государства; он был посвящен в планы Сийеса и активно содействовал их осуществлению. В кабинет директора он вошел одновременно с генералом Моро. Сийес сообщил обоим грандиозную новость. Лицо Бодэна выразило растерянность, удивление, безумную радость; он был, видимо, глубоко потрясен; в его глазах это был неожиданно возвратившийся преобразователь республики, человек, с которым дело спасения отечества не может не увенчаться успехом. Он слышал, как Моро сказал Сийесу: «Вот тот, кто вам нужен; он вам устроит переворот гораздо лучше меня» (Moniteur, 23 vandemier, an VII).
