Гилмор Гарт - Без труб, без барабанов
Представительный Рон Деланей заехал за мной и повез меня в своей машине на ближайшую площадку для игры в поло. Там мы побегали трусцой и поболтали минут двадцать. Я нашел его очень милым парнем.
В этот день Билли Мортон, не теряя времени, расписывал мои шансы на милю, делая прогнозы по дублю в субботний вечер. На самом деле никто за кулисами не мог от меня ожидать многого. Мои ноги были «забиты», и я с трудом пришел на финише третьим, вслед за двумя английскими бегунами, участниками эстафеты. Я показал 4.10,0, чем в сложившихся обстоятельствах должен был быть доволен.
Бег Мюррея на три мили был для него необычен. Первые две мили он бежал примерно в рамках мирового рекорда и выглядел хорошо. Затем вперед вышел Дэйв Пауэр. Темп бега упал, но Мюррей против этого не возражал и продолжал отсиживаться. В тот момент, когда уже мы подумали, что миля накануне взяла свое и он бежит уже только на выигрыш, он вышел вперед, прибавил ходу и, к нашему всеобщему изумлению, за 500 ярдов до финиша понесся вперед, как спущенная борзая. Никогда еще я не видел, чтобы в трех милях последний круг бежали так быстро, как Мюррей в тот вечер. Он пролетел его за 53,4 секунды — примерно на секунду быстрее, чем второй круг в моей полумиле. На финише ему недостало всего 0,8 секунды до мирового рекорда — 13.11,6.
Было очевидно, что за два-три круга перед последним он упустил замечательную возможность. Мы спросили его, в чем причина, и он ответил, что во время бега почувствовал несильную боль в ступне и решил, что Пауэр может побить его. Вот почему он не решался выйти вперед и увеличить темп. Когда же осталось бежать один круг, он снова почувствовал себя хорошо, махнул рукой на все предосторожности и показал все что мог.
Барри, который в отличие от Мюррея не был склонен к постоянству и хорошие выступления перемежал с плохими, финишировал в этом беге совершенно незамеченным.
Газет в этот вечер мы не покупали.
Изматывающий отдых
Мы простились с Ирландией на следующее утро и в 4.45 вылетели из аэропорта. Когда человек возвращается домой из путешествий, подобных этому, требуются недели, чтобы прийти в себя. Через Лондон мы прилетели в Стокгольм и, переночевав там, двинулись в Кристинехамн, городок размерами с Гамильтон.
Большую часть пути я дремал. Последствия дублинских соревнований еще сказывались, ноги были уставшими и вялыми.
Вечером на следующий день я впервые состязался на европейской дистанции 1000 м и впервые схватился с шведским героем Даном Вэрном. Дорожка была несколько рыхлой, и я ограничился преследованием Вэрна, пока не осталось 200 м до финиша. Тогда я спринтовал и без труда выиграл 10 ярдов. Мое время 2.20,4 было не особенно хорошим, и все же это был третий результат в мире в сезоне 1961 года. Рекорд 2.16,7 оставался непобитым, и я разделался с ним лишь в 1965 году в Окленде.
Артур вытянул нас из постели в 7 утра на трусцу. Во время этой пробежки я почувствовал, что мое состояние ухудшилось: вместе с Гарри я смог пробежать лишь полчаса, в то время как другие бегали целый час, как и предписывал Артур.
На следующее утро мне стало еще хуже. К этому времени мы были уже в Стокгольме для новой встречи.
Когда Барри стал будить меня, я почувствовал себя настолько усталым, что повернулся на другой бок и продолжал спать, а Барри и Мэги вышли одни.
Стокгольм часто называют Венецией Севера, и в самом деле — это обворожительный город. Мы провели несколько часов на его прекрасных каналах, посетили королевский дворец и много других достопримечательностей.
Мы состязались во вторник, 25 июля, на том самом стадионе, где в 1958 году состоялся европейский чемпионат. Я снова должен был бежать с Даном Вэрном. Как обычно, полмили предшествовали забегу на 5000 м, а в этом забеге Мюррей предпринимал последнюю попытку побить мировой рекорд, которого он постоянно жаждал. Из моего же бега к этому времени жизнь ушла почти полностью. Сначала я бежал в хвосте забега, впрочем недалеко от Вэрна, а затем с середины предпоследней прямой перешел на спринт и выиграл с результатом 1.48,0.
Для меня, таким образом, турне закончилось. Огромная тяжесть свалилась с моих плеч, и я наслаждался свободой, отдыхая на поле в ожидании старта на 5000 м. К этому забегу была приставлена дополнительная группа судей на трехмилевой отметке для фиксации промежуточного времени Мюррея.
Это было одно из самых напряженных соревнований на 5000 м из тех, что мне довелось видеть. Барри и Мюррей сильно оторвались от остальных участников, и Барри бежал как никогда хорошо. Он вовсе не был похож на спортсмена, которого столь долгое время гипнотизировал авторитет и способности Халберга.
И все же он не сделал решающего усилия, чтобы оторваться от Мюррея. Даже в той точке дистанции, где Мюррей проходит через свою обычную боль в ступне, Барри не попытался создать брешь. Пожалуй, это была та стадия бега, когда Мюррей, возможно, мог быть поражен атакующим выпадом.
За круг до финиша Мюррей решил судьбу бега бесповоротно: развил свой спринт и оторвался от Барри. Трехмилевую отметку он прошел с мировым рекордом — 13.10,0 и выиграл у Барри 1,2 секунды. С этой отметки Мюррей понесся с ужасающей быстротой и оставшиеся 188 ярдов покрыл за 25,2 секунды.
Но до рекорда Владимира Куца — 13.35,0, которого он столь жаждал, ему не хватило двух десятых.
Барри прошел 5000 м за 13.39,2, показав пятый результат за всю историю бега на 5000 м, и занял свое место за Куцем, Халбергом, Пири и Болотниковым, впереди таких прославленных бегунов, как Ихарош, Янке, Зимны, Гродоцки, Чатауэй и Затопек.
Этот бег был триумфом Мюррея. Шведы, которые, так же как и финны, наверное, самые большие в мире ценители бега на средние и длинные дистанции, подарили ему огромный букет гвоздик, и Мюррей пробежал круг почета, срывая головки цветов и бросая их в толпу. Его удача завершила, без сомнения, самое успешное турне, какое когда-либо предпринималось новозеландской командой, большой или маленькой — все равно.
В моем дневнике содержится запись, что в эту ночь я спал три часа. Я уже не помню сколько-нибудь точно, почему это произошло. В 8 часов утра с тяжелой головой я по крутому трапу забрался в реактивную «Каравеллу». Мы вылетели в Копенгаген, а оттуда в Рим и затем в Тегеран. Полет, проходивший в общем без приключений, под конец доставил нам несколько минут настоящего страха.
Из своего окна в середине салона туристского класса я вдруг увидел, что конец посадочной дорожки появился внизу под нами, когда мы были еще в нескольких футах над землей.
Самолет резко опустился, с дребезжащим стуком ударился о дорожку и дважды подпрыгнул. Тормоза были включены в полную силу, двигатели реверсировали, и мы с визгом намертво встали перед самым концом посадочной дорожки с такой внезапностью, что нас швырнуло вперед из кресел. Инцидент довершился еще и тем, что мы едва-едва безопасно взлетели, когда полет возобновился. Наши испытания продолжались до самого Карачи — все время в салоне сверкали какие-то раздражающие вспышки света.
